Относительно же стрелки возле черепа, чтобы была разница, мы ужасно поссорились, наверняка тоже потому, что оба летели из последних сил, на последней прямой мы уже осточертели друг другу, нам осточертела эта задумка, а пока что Клара придумала эту большую, светящуюся желтым цветом стрелку, нацеленную в бар. Я отказал, мне хотелось, чтобы кирпичная стена была пустой, только лишь с бычьей башкой посредине.
Я злился, потому как нахрена эта стрелка, раз бар всего лишь в двух метрах; или, если бы здесь стоял целый бык, живой и с колечком в носу, она тоже влепила бы на эти замечательные красные кирпичи ослепительную неоновую надпись "это бык"?
Клара ответила, что люди невообразимо глупы, они тупые, словно сибирские валенки, словно именно эти кирпичи, посему они и не заметят бара, и будут крутиться по заведению как ослепленные вороны, тем более, если нахренячатся еще до обеда, что у нас ведь случается.
Перед такой истиной необходимо опуститься на колени, и теперь стрелка сияет в окутанном темнотой зале.
Иду за стойку бара, проверяю чистоту верхом ладони, захожу в подсобные помещения, в кухню и, по-моему, мне себя жалко. Я чувствую себя словно король, находящийся с визитом на утраченных землях после проигранной войны.
Над стойкой, по-прежнему, стоят мини-холодильники, наполненные полуфабрикатами. Проверяю перечень температур, его необходимо дополнить на случай проверки из санэпидемстанции, и я действительно делаю это, ввожу цифры с потолка, лишь бы они были, проверяю даже наличие жира под карнизом, скребу пальцем, бороться с ним не имеет смысла: он мгновенно возвращается.
Возле решетки гриля ровнехонько лежат щипцы, лопатки и щетка.
Теперь я добираюсь до своих ножей, подвешенных на магнитной планке. Имеется нож для устриц, для сыров, для снятия филе, для пленок и сухожилий, наконец, мой любимый удлиненный и слегка выработанный нож шеф-повара, первая вещь, на которую я по-настоящему экономил, с крепкой деревянной рукояткой и широким лезвием.
Этот нож режет мясо практически без усилий, собственно говоря, оно само раскрывается краснотой под его деликатным нажимом, лезвие вскрывает плотные структуры волокон и бабье лето жира, оно сонно пружинит, словно кот, катающийся на солнце, настоящие ножи предназначены именно для этого, они муштруют мясо, заставляют его быть послушным.
Прячу его в отсеке специальной сумки для ножей, которую держу в шкафчике.
Сумку не защелкиваю только перевешиваю через плечо, пусть болтается у бедра.
Тренируюсь вынимать нож так долго, что делаю это одним быстрым движением.
В "Фернандо" у нас шесть небольших холодильников, размещенных на полках, и огромный морозильник для мяса. Открываю его и опорожняю. Замороженные антрекоты, языки, вырезки и ростбифы стучат о пол, обсыпая его крошками ледяной пыли, кто-то мог бы подумать, что Рождество пришло раньше срока.
Занимаю их место, задвигаю крышку и вот так залегаю в морозе, который прямо болит, я не вижу даже собственных пальцев, сплетаю их на груди, дышу глубоко, я близок ко сну и смерти, чем когда-либо ранее, и знаю, что если протяну руку рядом, то встречу ладонь мамы.
О знакомых глазах
Еду на Каменную Гору, Гдыня пустая и мокрая от дождя, проезжаю мимо неплотных облаков тумана, мимо проезжают машины-свиноматки и машины-подсвинки, домики на две семьи, где ни у кого не рушится жизнь, тихие и безопасные школы, трясущиеся туи.
Во входной двери виллы расхуярены все шесть замков, мамина крепость быстро пала.
Одежда вытащена из шкафов, выломана стенка убежища, где, в случае чего, я должен был спрятаться. На полу в спальне валяются книжки, пол на кухне весь в кастрюлях и столовых приборах, даже кофе, соль, сахар и приправы высыпаны из баночек.
Нахожу скрученные доллары, извлеченные из двери, золотые слитки и кольца валяются среди разбитых плиток в ванне; сукин сын презрел этим, он искал что-то другое.
Бумаги из письменного стола исчезли. Нет собранных мамой фотографий, вырезок из газет, уцелело только то, что было со мной.
Провожу обход жилища, брожу в вещах. Входную дверь запираю на засов, она одна осталась целая. Собираю кофе с пола, просеваю его через ситечко, чтобы в нем не было стекла, и завариваю в кофеварке.
Сажусь за столом, подключаю мобилку на зарядку, уверенный, что та сейчас зазвонит. Открываю компьютер. Я должен закончить историю моей мамы, рассказ Хелены, а так же свой собственный. После первого же глотка меня тянет на рвоту. Иду в сортир и блюю, словно после плодово-выгодного, обрызгивая золото.