О собственной безопасности молчу, будем серьезными, дела зашли слишком далеко.
Юрий соглашается после минуты деланных сомнений, как будто бы хотел спросить: это уже все? Но не спрашивает.
Он только хочет знать, какое место я выберу, где мы встретимся.
И ответ он ведь знает.
Такое только одно.
О каштане (2)
Вскрываю конверт от Хеленки, тот последний, который сын получил уже в больнице, прежде чем моя любимая отправилась на операцию и умерла.
Жаль, что меня там не было. Я мог бы ее защитить.
Вытаскиваю нож из нейлоновой сумки. Хоть и пьяный, я все еще могу сделать это одним плавным движением. Пронзаю воздух перед собой, вонзаю лезвие в воображаемые сердце, печень и бедренную артерию, калечу несуществующие ладони, напрасно защищающие путь к призрачному горлу. Наконец вскрываю конверт и прячу нож.
Из средины выпадает листок, на нем единственное слово, написанное врачебным почерком моей Хеленки, буквы качаются, словно соль анекдота. И это слово: каштан.
Дерево, которое посадила весной пятьдесят девятого года, когда мы были почти счастливы.
Поднимаюсь, в голове все кружится. Предметы мебели расползаются, как на сбитом снимке. Спускаюсь, держась за поручни. Иду за дом, земля лепится к туфлям.
А вот и наш каштан, и дупло в этом каштане. Высоко, так что возвращаюсь за лестницей, не могу ее найти, потому что не знаю, где Хелена ее держит, она вечно прятала мои вещи, книжки, запонки, портсигар, охотничий бинокль, никогда они не лежали там, где я их оставил, сейчас точно так же. Шастаю по дому, ищу лестницу, где люди вообще держат лестницу, в конце концов, плюю на все и хватаю стул.
Тяну его за собой, а деревянные ножки бьют по ступеням.
Влезаю на этот стул. Пытаюсь достать до дупла, сую руку по самое плечо. Хватаю. Что-то там ждет меня.
Падаю на траву. Минутку лежу. Небо ясное, наполненное звездами, как будто бы снова наступила весна.
Держу темный вакуумный бокс в форме цилиндра, длиной с полметра, тяжелый.
Уже за столом чищу этот футляр, стряхиваю листья и паутину. В средине ожидает секрет Хелены, но это же и часть моей большой тайны.
Один вакуумный футляр скрывает второй, а еще пакетик, из которого откачан воздух. Боюсь, что та штука, когда я ее извлеку, рассыплется в пыль. Но так не происходит.
Сейчас она лежит на письменном столе из Икеи – серое предплечье, ампутированное перед самым локтем, с более светлой, почти голубой полосой вокруг запястья, и ладонь с шестью пальцами.
О доме
Вскоре после того она возвратилась в Польшу.
Все устроил Блейк.
Она угрожала, что раскроет правду об операции в Вене, с пожертвованием собственного агента и с торговлей внеземным трупом во главе. Блейк клялся, будто бы ни о чем не знал, и только лишь умолял, чтобы она, ради собственного же добра, отдала руку.
С самого начала она утверждала, будто бы у нее только одна.
Взамен потребовала чистые документы, безопасное возвращение в Польшу под именем Хелена Барская и полнейшей защиты перед Едуновым, это на всякий случай.
Дастин должен был получить польские документы новое свидетельство о рождении. Хелена вспомнила про Форсберга, старика потормошили, и формально мой сын появился на свет в Швеции.
Дом и кабинет она продала, не испытывая никакой жалости.
Отсюда и доллары в двери и в ножках стола, бездонный счет и деньги на покупку виллы.
В ночь перед вылетом вернулся Платон. Он стоял над кроватью Дастина, в мокром мудире, дырой от пули, и гладил щечку ребенка верхом ладони. Хелена прокричала ему, что уже его не боится, так что пускай остается, раз обязан, по-видимому, он этого заслуживает.
После того ей снился Дастин: он поднимал головку над резиновым тираннозавром, открывал эти чужие, телячьи глаза, кривил рожицу во вражеской усмешечке и пищал:
- Добрый день, девушка, что у нас сегодня хорошего?
Не знаю, что случилось с Арнольдом Блейком и с Едуновым. Скорее всего, обоих уже нет в живых.
Едунов, гадкая птица с вырванными крыльями, мы забрали у него по руке, я и моя Звездочка. Смог ли он выстрелить себе в голову?
Зато я знаю, что происходило с родителями Хелены в течение всех этих безумных лет.
С самого начала, старика Крефта выкинули из верфи, а его супругу – из рабочего общежития. Их немного прессовали, но под конец даже до милиции дошло, что они с побегом не имели ничего общего.
Отец Хелены нашел работу на Гданьской верфи, куда его приняли как неквалифицированного рабочего. Утешение он нашел в футболе.
Болел за Шармаха, не пропустил ни единого матча на Эйсмонда[77], а раньше заходил в бар "Под Канделябрами". Я его понимаю, потому что и сам любил там посидеть. Когда выпивал лишнего, шел к "Дому под негром" и наверняка жалел, что не зарубил меня топором.
77
А́нджей Ша́рмах — польский футболист, нападающий. Бронзовый призёр двух чемпионатов мира. Серебряный призёр ОИ-1976. Лучший бомбардир олимпийских игр 1976, второй бомбардир ЧМ-1974. Был признан лучшим легионером чемпионата Франции 1981 и 1982 годах. После окончания карьеры работал тренером, но без особого успеха.
На Эйсмонда – ранее футбольный стадиона на ул. Юлиана Эйсмонда. Открыт в 1932 году. В 2000 г. на месте стадиона открыты теннисные корты.