О "Стильной"
Моего старика звали Николай Семенович Нарумов, и был он капитаном советского эсминца. Ну да, русак. Маму трахнул, когда обучал в Гдыне каких-то индонезийцев; было это еще при черной коммуне, под конец пятидесятых годов.
С этим "трахнул" я, может, и неудачно выражаюсь, поскольку топтать он ее должен был очень серьезно, раз я родился в семьдесят четвертом.
А познакомились они на танцах в "Стильной". Была тогда такая забегаловка у нас при костеле. Туда ходили студенты и всякая босота. Маму туда взял с собой Вацек, ее давний жених.
Мама вспоминает, что Вацек любил ее лениво и от всего сердца, но не достаточно, чтобы приехать на само Оксиве[1]. Так что до центра она добиралась сама, на таком автобусе-огурце, набитом по самую крышу летчиками и механиками, возвращавшимися с тренировочных полетов над Бабьими Долами[2]. Все они были до неприличия кокетливыми, прибавляет мама, в отличие от Вацека, который в ноябрьской мороси торчал под гдыньским Центральным вокзалом, вооруженный зонтиком и несчастной гвоздикой.
Как я считаю, женщине приносят или сотню цветов, или ни одного.
Тем не менее, как оно было, так и было, в общем, пошли они в ту "Стильную", проходя мимо стоянки такси, "сирен" и "ситроенов", а мама сообщает мне каждую мельчайшую подробность, как будто бы тот вечер был вчера. Вспоминает продавца воздушных шариков, пьяного, словно бутылка с водкой, который буквально завис на своем надутом товаре. По мнению мамы, было бы здорово, если бы все те шарики каким-то волшебным образом подняли его в воздух. Пускай себе повизжит и помотает ногами в резиновых ботах, вцепившись в веревочки, пока, наконец, его не поглотит небо.
Гдыня в те времена была, якобы, как тот мужик: пьяной и не освещенной.
Мама вспоминает, что на ней тогда было ее самое лучшее платье, голубое такое, твидовое, без рукавов. А ко всему этому: жемчужное ожерелье, взятое напрокат у бабушки, то есть – ее мамы. В гардеробе сменила сапоги на туфельки-гдынки из свиной кожи, с каблучком-клинышком. Ну а платьице самое лучшее – потому что единственное.
Она, моя замечательная мама, задумала, что станет королевой вечера, что оказалось не таким уже и трудным. Саму кафешку "Стильная" недавно обновили, но вот, что самое печальное, людей – нет. Гуляющую молодежь разбавили моряки, валютчики и воры часов, так что каждый держал руки в карманах. Королем вечера был какой-то рыжий тип, который принес завернутых в газету копченых селедок. Рыбу он раздавал проституткам и радовался жизни.
Проституток я избегаю, мы не живем исключительно для того, чтобы радоваться, но вот селедка – это нечто великолепное. Только это не важно – важно, что за свое существование я обязан благодарить ненависть к танцам, а кроме того, у меня постоянно болят икры. По мнению Клары, эта боль доказывала самостоятельность моих ног – они, попросту, меня не слушают и насмехаются надо мной, ну разве что, если нужно мчаться на работу Я уж свое знаю. Но если бы тот Вацек танцевал, меня бы на свете не было.
Якобы, его невозможно было оторвать от столика. Он заказал рюмку водки и кофе, макал в нем кусочки сахара, которые тут же и пожирал. Тем временем заиграл оркестр из контрабаса, пианино и трубы. У мамы ножки сами пошла в пляс. А Вацек на это ноль внимания.
И вот тогда-то, вроде как, перед нею и вырос мой фантастический старик, высотой в два метра, опять же, в черном мундире советского военно-морского флота. У него была улыбка доброго разбойника, кок на бриллиантине, янтарные глаза и шрам через половину рожи – одним словом: любовник со стоячим хуем.
По мнению мамы, Коля – потому что так его зовут – был из тех танцоров, для которых рвение вознаграждало отсутствие чувства ритма. Он расспрашивал, где мама живет и чему обучается, он исследовал, насколько низко может опустить руку, и клялся, что, хоть и обошел все моря на свете, не встречал такого чуда, как моя двадцатилетняя родительница. В конце концов, он доставил маму назад к Вацеку, щелкнул каблуками и направился в сторону бара.
Вот именно тогда перед ним, то есть, перед стариком, и вырос тот тип с селедками. Похоже, что они у него давно уже закончились. И вот теперь он орал, что, мол, Гдыня – это не Москва, руки прочь от полек, и вообще пошел нахуй, козел. Дружки его оттаскивали. Старик стоял и попросту слушал. Тогда тот тип плюнул ему на сапоги и выхватил нож. А старик – все так же ничего. Ну, здорово, подумала мама, за дурацкий танец такого классного капитана и убьют.
Бабы визжали, мужики образовали место, а Вацек потащил маму к выходу. Тот рыжий все ходил кругами вокруг старика и колол воздух своим перочинным ножиком. Старик выждал, подкованным сапогом пнул в запястье, выбивая ножик, в том же самом полуобороте вломил в покрытую оспинами рожу и послал на доски пола уже без сознания. Мужик тяжело упал рядом с ножиком. Нормально так, будто в кино. А может, все это только кино и было?
1
Оксиве (Oksiwie) – это район города Гдыня, Поморское воеводство, в северной Польше. В прошлом отдельное поселение, оно на несколько веков старше Гдыни.