Короткими, но быстрыми шагами вышла из женской душевой. Опустив голову, пошла к развилке, молясь всем существующим богам и придумывая себе новых, чтобы шакалов там не оказалось. С облегчением выдохнула, когда обнаружила освобождающую пустоту на небольшом участке старой потрескавшейся и вытоптанной с годами плитке.
Они ушли.
Но момент счастья длился недолго. Стоило мне повернуть к лестнице, ведущей вверх из подвала, как на верхней её ступеньке я увидела Климова, руки которого были спрятаны в карманах джинсов.
Лавина растерянности, паники и страха снова накрыла с головой. По крайней мере, я нахожусь близко к выходу: если начну кричать, то меня точно услышат.
– Тебя проводить? – выстрелил своим, видимо, фирменным спокойствием парень.
– Нет, – ответила я коротко, чтобы он не смог услышать, как дрожит мой голос, а сердце с громким грохотом упало в тапочки и бьётся в них выброшенной на лёд рыбой.
Подобно танку опустила голова и пошла на него почти тараном. В голове пульсировала только одна мысль: мне нужно отсюда выйти!
– Ты соврала, – остановила меня короткая фраза, когда я поравнялась с Климовым.
– Что? – вздёрнула подбородок и непонимающе посмотрела в его лицо.
– Ты. Соврала, – отчеканил по слову, вынуждая остановить взгляд на его светлых глазах и сразу об этом пожалеть, когда из самоуверенного мажорчика он превратился в нахмурившегося парня, источающего любопытство.
– Не припомню, чтобы я с тобой общалась, – произнесла, опустив взгляд на его шею.
Только сейчас я заметила, что она усыпана татуировками. Странными, несвойственными крутому парню татуировками с ласточкой во главе и завитушками, напоминающими то ли цветы, то ли волны.
– Зато я помню, как ты сказала, что у тебя всё нормально. Болит? – спросил Климов с такой заботой в голосе, что на мгновение мне показалось, что к нам присоединился кто-то еще.
– Что? – подняла голову и непонимающе уставилась в его глаза.
– Плечо, – указал он взглядом на моё плечо, растекшийся синяк на котором после нашего столкновения плохо скрывала тонкая бретелька бордового топика. – Болит?
– А выглядит как? – иронично выгнула бровь.
– Выглядит так, будто тебе нужно к врачу, – чуть склонил он голову набок. – Отвезти?
– Обойдусь, – стиснула челюсти и попыталась просочиться мимо него.
Дверь находилась буквально в двух метрах от меня за его спиной.
– Подожди… – сказал Климов и его ладонь коснулась моей талии в попытке меня остановить.
Колючий электрический разряд ударил по нервным окончаниям и отбросил меня в болото страха.
– Не прикасайся ко мне! – выплюнула резко, больше походя на ощетинившегося зверька в этот момент.
Мой короткий вскрик отлетел от кафельных стен и утонул в глубине подвала, затерявшись в темных коридорах и среди пустых перегородок.
В упор смотрела в светлые глаза, всем своим существом источая оборону, какая только могла быть в моем тощем тельце. В одном мгновение сердце, упавшее до этого в тапки, взлетело до самого горло разбилось там на тысячи осколков и теперь дребезгом шумело в ушах.
– Хорошо, – отшатнулся Климов и поднял руки ладонями ко мне, словно доказывая мне, что не вооружен.
В голубых глаза застыл немой вопрос, смешанный ещё с чем-то, что у меня не было времени считывать.
Тяжело дыша, сверлила его взглядом до тех пор, пока он не отошел в сторону от двери, открывая мне путь к выходу. Ладонь, в которой я сжимала ручки пакета уже саднило от боли оттого с каким усилием я впилась в кожу ногтями.
Обошла его по дуге, беспрепятственно открыла дверь и вышла из подвала, оборвав переплетение взглядов.
Перепрыгивая ступеньки, вбежала в комнату, где все так же спала Карина, закрыла дверь и прижалась к ней спиной, переводя дыхание.
Чёрт! Он увидел. Он точно всё увидел…
Глава 9
Уже четвертый по счёту будильник выключается спящей Кариной. Серьёзно. Она даже не просыпается для того, чтобы их выключать. Просто с очередным ввинчивающимся в мозг писком её телефона, тонкая рука появляется из-под одеяла, безошибочно касается какой-то невидимой кнопки на экране и снова пропадает, когда будильник глохнет.
Пятый должен быть контрольным. Обычно после пятого звонка соседка находит в себе силы для того, чтобы высунуть из-под одеяла не только руку, но ещё и голову с самым недовольным на ней лицом.