Идиллия XXVI ВАКХАНКИ[319]
Раз Автоноя, Ино и Агава[320], что яблок румяней,
Вслед повели за собой три праздничных шествия в горы.
Веток с листвою они наломали с косматого дуба,
Свежего много плюща и ползучих стеблей асфодела;
Жертвенных камней двенадцать поставили в светлой долине:
Три — посвященных Семеле, а девять других — Дионису.
Вынув потом из корзин, что для жертв приготовлено было
Ими, на жертвенник новый в молчанье они положили
Так, как учил Дионис, как ему это было угодно.
10 Все это видел Пенфей, на высокие скалы взобравшись,.
Скрывшись за деревом старым, растущим долгие годы.
Первой его Автоноя заметивши, вскрикнула страшно,
Разом метнулась вперед и ногой опрокинула камни
С тайнами буйного Вакха, доступными только немногим.
Впала в безумье она, и безумствовать стали другие.
В ужасе в бегство Пенфей обратился, но женщины мчались
Прямо за ним по пятам, до колен подобравши одежды.
Громко воскликнул Пенфей: «Чего же вам, женщины, нужно?».
Дионис. Мрамор. Римская копия с греческого оригинала середины IV е. до н » Гос. Эрмитаж.
Но Автоноя вскричала: «Поймешь, не успевши расслышать».
20 Мать оторвала родная в безумии голову сыну,
Львице, рождающей львенка, подобная яростным ревом.
Тотчас Инб догнала и, плечо оторвавши с лопаткой,
Стала ногой на живот. Автоноя рванула второе.
Прочие женщины вмиг растерзали на клочья остатки;
В Фивы потом возвратились, обрызганы свежею кровью.
С ними вернулося горе, Пенфей же назад не вернулся.
Я не печалюсь о них. Пусть не мыслит никто Диониса
Гнев навлекать! Пусть несет он и более страшную кару,
Даже коль от роду лет он насчитывал девять или десять,
30 Я же ищу благочестья и тех, кто исполнен святыни.
Зевс-громовержец такое нам дал выполнять предписанье:
«Счастье сынам благочестным и горе сынам нечестивым.
Радуйся, бог Дионис! Положил тебя Зевс-повелитель г
Вынув тебя из бедра, на Дракана[321] холодные склоны.
Радуйся ты, о Семела прекрасная, радуйтесь, сестры,
Дочери Кадма[322]! Примером вы служите женам могучим.
Дело исполнили то вы, к чему Дионис вас подвигнул,
Выше людских порицаний! Богов никто да не судит!»
Идиллия XXVII ЛЮБОВНАЯ БОЛТОВНЯ[323]
вернуться
«Вакханки» — небольшой эпиллий, рассказывающий страшный миф о том, как вакханки в Фивах по воле Вакха—Диониса убили молодого царя Пенфея за то, что он сопротивлялся введению вакханалий; при этом убийцей Пенфея была его родная мать. Тема, а в особенности заключительная часть этого стихотворения, в которой автор оправдывает любое убийство, если оно угодно Дионису. настолько дисгармонирует с общим характером творчества Феокрита, что вопрос о подлинности этого эпиллия до сих под остается открытым. Большинство исследователей склоняется к отрицательной оценке. Были попытки раскрыть тайный смысл этого эпиллия, приурочив его к какому-нибудь преступлению, которых немало совершалось при дворах эллинистических владык, но дальше предположений дело не пошло. Более вероятной представляется гипотеза, выставленная Леграном, что «Вакханки» — гимн, написанный для празднества Диониса, излагающий поэтому древний миф без всяких изменений и критики; тогда его финал — восхваление Диониса и выражение покорности его воле, какова бы она ни была, — не требует объяснений.
вернуться
Ино, Автоноя и Агава — дочери Кадма, первого фиванского царя, учредительницы мистерий Диониса. Дионис был сыном их сестры Семелы от Зевса. Самой Семелы уже не было в это время в живых. Она упросила Зевса показаться ей в своем божественном образе громовержца и погибла, сраженная его молнией. Зевс спас еще не родившегося Диониса и отдал его на воспитание нимфам и Гермесу.
вернуться
Кадм — сын финикийского царя Агенора, брат Европы, освователь Фив.
вернуться
Веселый эротический мим, помещенный в сборнике буколических поэтов, представляет собой сплошную «стихомифию», т. е. диалог, в котором оба действующих лица обмениваются репликами, состоящими каждая из одного стиха. Начало мима, по-видимому, утеряно; в конце его имеется небольшое заключение в эпической форме. Поэтому предполагают, что перед началом беседы соблазнителя Дафниса с девушкой, которая, правда, сама не слишком упорно сопротивляется ему, — был такой же эпический пролог, вводивший в ситуацию мима.
Диалог построен легко и живо; анонимный автор многому научился у Феокрита, что касается построения беседы, но сильно отличается от него в психологическом анализе характеров, ограничиваясь внешней передачей реплик. Но поскольку данный мим, возможно, является подлинным мимом, т. е. мог быть исполнен на сцене, то раскрытие характера и не входило в его задачи; впрочем, характер девушки достаточно ясно выступает из ее насмешливых и кокетливых речей (см. ст. 7, 21, 25) и из перемены ее тона с того момента, как заходит речь о браке и хозяйстве (ст. 31—43).
