Эти характерные черты эпохи — стремление к пышности и грандиозности, с одной стороны, утонченный индивидуализм и интерес к деталям человеческой жизни и быта, с другой,— наложили свою печать и на все отрасли искусства и науки. Наиболее ярко это, может быть, отразилось на скульптуре, внеся в нее совершенно новые черты: если в статуях классической эпохи индивидуальные черты отступали перед типическими, то в эллинистической скульптуре в произведениях Праксителя и Лисиппа индивидуальность выражена уже гораздо ярче, однако, еще при сохранении классической простоты; интерес же к «мелочам жизни» отразился в многочисленных статуях и статуэтках детей, животных, птиц: скульпторы стремились схватить и закрепить в них отдельные, скоропреходящие моменты и ситуации. Желание украсить быт частного дома нашло свое выражение в расцвете декоративной скульптуры, в изящной отделке светильников, домашних алтарей, маленьких герм.
Живопись также достигла исключительного совершенства в передаче индивидуальных черт человеческого облика — достаточно вспомнить знаменитые «Фаюмские портреты». Если все это можно считать положительным результатом пробудившегося интереса к индивидуальности, то, с другой стороны, эта преувеличенная любовь к деталям привела к перегрузке многих произведений скульптуры ненужными мелочами, снижающими общее впечатление, — как, например, в группе Фарнезского быка; а желание схватить отдельный момент движения или переживания вело иногда к излишней, несколько манерной патетике, как например, в голове так называемого умирающего Александра и в некоторых группах Пергамского алтаря.
В области науки развиваются те же две противоборствующие тенденции: некоторые специальные науки окончательно отрываются от философии; математика и астрономия, география, ботаника, медицина осваивают и суммируют множество новых ценных фактов, и имена ученых, специалистов по «точным наукам», дошедшие до нас, исчисляются десятками.
Такое накопление специальных знаний, начало которому положил уже Аристотель, было для науки необходимо и полезно, если не вело к бесцельному педантическому собиранию ненужных мелочей, что тоже имело место. Философию же этот отрыв от общенаучных интересов стал все больше замыкать в круг чисто моральных проблем, в поиски «идеала мудреца», стремящегося к спокойствию духа и к удалению от общественной жизни, т. е. вел ее нередко опять-таки к узкому индивидуализму.
Однако не следует думать, что эта специализация наук и отрыв философии от них повлияли отрицательно на уровень общего образования. Напротив, именно в эпоху эллинизма греческое образование вместе с греческим языком широко распространилось в Южной Европе, Передней Азии и Северной Африке. В новых городах строились школы, театры и библиотеки; книга стала ходовым товаром, предметом массового производства, торговли и потребления. Появились на свет крупные «книгоиздательства», «фабрики» списков и специальные книготорговцы. Практическая потребность в сотнях списков «классической литературы» — Гомера, трагедий и комедий — для использования в театрах и школах, для хранения в частных собраниях и государственных библиотеках все росла, а эта потребность в свою очередь вызвала к жизни и другую — установление верного единого текста сочинений знаменитейших поэтов, историков и ораторов; этой-то потребности мы и обязаны рождению подлинной филологии, основоположниками которой были именно александрийские ученые. Их трудами были сохранены и речи великих аттических ораторов, и сочинения историков; целых два поколения ученых потрудились над собиранием различных вариантов поэм Гомера и над их критическим изданием и комментированием.
Эта работа над «классическим наследием», хотя ее, конечно должны были вести лица, хорошо знавшие и понимавшие литературу, не была, однако, разумеется, подлинно творческой работой. Что же представляет собой литература эллинизма в собственном смысле этого слова?