— Да кто его знает, раз кмет говорит, будто земля его, собирается огорожу поставить…
Увидел тут Стоян, что дело гиблое, плюнул и ушел…
Отец стал его утешать.
— Ворон ворону глаз не выклюет, сынок, — промолвил он и тут же добавил: — Жалко лета твои молодые! Тебе, что ли, больше всех надо?
— А ежели все схоронились в кусты! Надо же было кому-нибудь за правду вступиться!..
— А к чему? — сердито сверкнул на сына глазами Милан. — Кто тебя просил-то? Не видел разве, что они и вашим, и нашим. Таким делай добро…
От слов отца Стояну стало не по себе, и хотя старик был прав, он, как всегда, полез на рожон:
— Ну как ты в толк не возьмешь, батя! Ничего, я еще им докажу…
А вышло так, как думал отец. Его непокорство не привело к добру. Староста-таки с ним расквитался. Другие парни идут в солдаты кто на год, кто на два, а его упекли в пушкари — на три года, не посмотрели, что один у отца. И никто не пожалел его, даже бабы.
— Поделом ему! Чего зря ерепенился, мутил головы!.. Ишь, нашелся! — шушукались недруги за его спиной.
Стоян только горько усмехался да стискивал зубы. Ему захотелось утешить отца. Он хоть и не слушался старика, но болел за него душой.
— Не горюй, отец. Корова отелится, теленка не продавай… А там и я вернусь…
Милан горько усмехнулся.
— Дорога ложка к обеду, сынок. Нет, чует мое сердце, не увижу я тебя на этом свете, может, хоть на том сподоблюсь…
— Ну чего ты? Вот посмотришь, все обойдется, — Стоян говорил и сам не верил своим словам. — Только бы к завтрему туман рассеялся… А то волки, говорят, в поле рыскают…
А на другой день туман еще больше сгустился, окутал окрестные горы до самого подножия. Небо затянуло тучами. Солнце — бледное, холодное — то проглянет, то скроется вновь.
Новобранцы, вскинув торбы на плечи, заткнув за уши веточки герани, рано-рано тронулись в путь.
Стояна никто не стал дожидаться. Он вышел за ворота, оглянулся — тощая коровенка под навесом жевала жвачку и глядела на него кроткими глазами, провожала в путь-дорогу, будто мать или сестра. Старый отец его догнал, и они зашагали рядом по широкой тропе.
Дойдя до перекрестка, где стоял высокий беленый дом сельского старосты, оба, не сговариваясь, остановились. Где-то на другом краю села взвизгнула волынка, загудел барабан, туда повалил народ — попрощаться с новобранцами, выпроводить их за село. Стоян с отцом стояли посреди улицы, перебирая в уме, что бы еще сказать друг другу, но нужные слова не шли на язык. Сквозь расщелины старостиных ворот было видно, как по двору расхаживает чванный индюк; раздув свой красный зоб, он медленно взбирался на кучу навоза и так же степенно спускался вниз. Возле низкого плетня, огибавшего навозную кучу, переваливались откормленные гусаки, они вытягивали шеи, прислушиваясь к звукам барабана и волынки, и время от времени согласно вторили им: «Га-га-га!» Га-га-га». Стоян засмотрелся на кичливого индюка. «Ни дать, ни взять староста и наши мужики!» — взбрело вдруг ему на ум. В другой раз он бы выпалил это вслух и вволю посмеялся, но теперь ему было не до смеха.
— Ну, что ж, прощай, отец, — сказал он, наклонился и поцеловал узловатую отцовскую руку. — Я пойду верхней дорогой.
— Дай тебе бог здоровья. Схожу-ка я туда, где играют, погляжу, как других провожают.
Стоян зашагал в гору по непроторенной тропке. От холода земля задубела. Снег хрустел под ногами, и ему казалось, что этот хруст идет у него изнутри. Он старался ступать как можно тверже, но не мог его заглушить.
Перевод В. Поляновой.
НЕ В ОТЦА
Заря не занималась, когда застучали в ворота и подняли его со сна. Опять пришли сельские заправилы, уселись на скамейку возле дома и в который раз принялись увещевать примкнуть к ним. Заладили изо дня в день одно и то же.
Не к лицу, мол, такое Митровому сыну. Отец всю жизнь был гайдуком, за род и веру кости в Диарбекире сложил. Прежде его дружина все взгорье под надзором держала, никто из неверных не отважился из здешнего источника воды для омовения зачерпнуть; а если кто и осмелится поближе к гайдуцким хижинам подобраться, то с полдороги бывало еле ноги унесет. Про молодецкую удаль да про подвиги старого Митро молва гремела по всей округе. Его по сю пору помнят: каждый год в Димитров день стар и млад отправляются в церковь плющом да мятой его образ украсить, в тот день нарочно вешают у самой двери, рядом с иконой святого Димитра его портрет, будто он и впрямь святой…