Таков уж он был! Наедине с самим собой все обдумает, все у него ладно получается, а как увидит ее — слова клещами не вытянешь.
Глядя на него, и Койна робеет, что сказать, не знает. К тому же чужак он, появится со своей свирелью, и нет его — только парней деревенских озлит… Только и было, что Койна с ним у колодца встретилась разок, да ее отец как-то зазвал заезжего молодца домой — игру его послушать, но с той поры досужие языки не оставляли их в покое.
— Вот я уже и дома, — сказала Койна, остановившись у высоких ворот.
За воротами белел широкий двор деда Добри.
— Как, ты уже уходишь? — Возчик наконец-то поднял потупленную голову. — Ну, будь здорова. Кланяйся деду Добри, я на обратном пути, может, опять загляну.
Видно, хотелось им еще что-то сказать друг другу, но они только обменялись взглядами, так и не найдя подходящих слов.
— И ты будь здоров, — шепнула Койна уже у калитки и, оглянувшись, добавила: — Непременно загляни… не слушай, что болтают наши парни на посиделках…
Тяжелая калитка захлопнулась, и легкие шаги девушки заглохли в объятом тишиной дворе. Бойко зашагал к реке, где расположился на ночлег его обоз.
Звезды в небе поредели и притаились в ожидании месяца, схоронившегося за окоемом. Живые угольки тлели под пеплом. Растянувшись под телегами, похрапывали возчики. Поблизости в поле темнели буйволы, лениво помахивали головами.
Не спится парню. Миновав возы, он направился к обрыву, под которым журчала река. Ему хотелось побыть одному.
— Была бы у нее охота… — невнятно произнес он. — Здешние парни пускай себе чешут языки на посиделках… Была бы у нее охота податься со мной… Она бы сидела в телеге, а я буйволов вел. Как свечереет, остановимся, костер разведем, а с зорькой дальше тронемся. Ни о чем она заботиться не будет, не дойдут до нее злые пересуды…
На край неба выплыл запоздалый путник-месяц, золотистая дорожка протянулась через облитую росой равнину. Тихий полуночный ветерок повеял над селом и лугами, дремотно зашептались листья. Одному лишь Бойко не спалось. Легко и сладостно было грезить в ночной тиши перед дальней дорогой, что ждала его с рассветом. А Койна, о чем думает она сейчас?
Видно, плохо затыкала Койнина мать щели на кроснах, когда ткала: три дня не унимались досужие языки, перемывая косточки ее дочери. В селе знали Бойко, все ему бывали рады. Стоило ему заиграть на свирели, как все, от мала до велика, высыпали на улицу. Каждый зазывал его к себе. И никто ничего зазорного в этом не видел. А Койна боялась на него глаза поднять, потому что ее отец первый позвал его к себе. Она заметила, что односельчане посматривают на нее косо. А после того как он проводил ее с посиделок домой, все словно с цепи сорвались.
Пуще всего боялась Койна, как бы людская молва не достигла отцовских ушей: ей было бы совестно посмотреть в глаза ему. По вечерам, когда дед Добри возвращался домой, Койна ловила каждое слово, сказанное отцом матери, поглядывала на него с опаской: не дошли, случаем, до его ушей людские пересуды?
Ей и в голову не приходило, что отец в свое время тоже был молод, взял свое у жизни и людские толки пропускал мимо ушей. У него было много детей, однако в живых остались только двое — и он, и бабка Добревица души в них не чаяли. В позапрошлом году они женили сына, и тот, дождавшись весны, подался в чужие края, польстившись на легкий заработок. В этом, бог даст, и Койну замуж выдадут. Живут они богато, но за богатством не гонятся. Сыну да дочери хватит, не будет в обиде и зять-примак.
Загорец пришелся старикам по сердцу. Хоть и не знали они, какого он роду-племени, но тому, кто приметил его кроткий взгляд, кто хоть раз слыхал его игру, — звуки, казалось, лились из глубины сердца — тому все было ясно и так… И дед Добри однажды, когда Бойко возвращался с извоза, попросил его остаться у них на время жатвы, помочь управиться с коситьбой.
Бойко согласился. Товарищи его, сгрузив привезенные бревна, поторопились воротиться домой: для жителей гор тоже наступала страдная пора. Бойко же отстал от них и свернул на проселок, ведущий в Стырмен. Пшеница на равнине уже созрела, деревья склоняли над дорогой ветви, отягощенные плодами, щедрая мать-земля была вся исполнена спокойного ожидания.
Повеял вечерний ветерок, нивы зашумели. Возчик поравнялся с поймами, откуда дорога сворачивала к селу. Кто-то вдруг окликнул его:
— День добрый, Бойко!
Он поднял голову и увидел на узкой тропинке, пересекавшей высокий коноплянник, деда Добри.