«К чему мне оно!» — подумал Бойко. Он о нем и не вспоминал с тех пор, как впервые побывал в Стырмене, не вспомнил бы и сейчас, кабы не навалилось на него одиночество.
Новые думы нахлынули на него, и он забыл про Загорье. Потемнели синие глаза, глубоко задышала широкая грудь, не усидел он в своей кибитке, соскочил на землю, стал торопить буйволов.
…Только куда торопиться? Сумерки опускались на потемневшую во мгле равнину, безлюдная дорога протянулась по ней — конца-края не видать. Коли нечего делать, поезжай по этой дороге — как ни погоняй, и за два дня всю не проедешь… Был бы он как все люди, взял бы да вместо того, чтобы пускаться куда глаза глядят, свернул у дикой груши на проселок и подался бы в Стырмен.
Или они с Койной не пара, или его в доме деда Добри не привечали как родного? Старик ведь сам зазывал его к себе! Разве не он сам виноват, что спасовал перед стырменскими парнями и теперь колесит вокруг села, не смея туда нос показать…
…Вот те и на! Он остановился на перепутье и сдвинул брови, словно силясь что-то вспомнить. Так ведь… Еще с вечера задумал он вернуться в Стырмен, потому и выбрал эту дорогу! Уснул только перед светом, все думал, что скажет деду Добри и Койне, а в дороге ночные мысли напрочь из памяти ушли.
Если кучка стырменских губошлепов перешла ему дорогу, так причем тут Койна и дед Добри!.. Стоит возле груши свернуть на проселок, и еще засветло он доберется до мельницы, а оттуда — через поймы — до села рукой подать… Они, поди, сядут ужинать, и вдруг услышат его свирель. Он заиграет еще у околицы, и все, что наболело на душе, в песне выльется. До сих пор ни одно сердце не устояло перед его песнями.
Погрузившись в думы, он и не заметил, как своротил буйволов с тракта и поехал по узкому проселку, с обеих сторон обросшему терном и боярышником. Каждый поворот, каждый камень на дороге известны ему. Сколько раз, отстав от обоза, проезжал он здесь, поспешая в село на посиделки и возвращаясь, обратно, только еще ни разу не билось так его сердце! Смотри ты — и буйволы принялись проворнее перебирать ногами, будто дорога под уклон пошла…
…Все дело в том, чтобы решиться! Решился и сделал… Столько раз он проезжал тут, и хоть бы раз пришло ему в голову заехать и сказать… он и думать об этом боялся… Но теперь уж ничто его не остановит.
Вечерний сумрак покрыл поля, горный ветер посвистывал в голых кустах и бурьяне, но Бойко не чувствовал холода — сладостная мечта согревала его. И чем ближе подъезжал он к Стырмену, тем больше прибавлялось в нем смелости.
Вот в стороне от дороги показалась приземистая крыша мельницы, но он не остановился.
«Сегодня воскресенье, и мельник, поди, в селе!» — подумал Бойко. Обычно, подъезжая к мельнице, он чувствовал себя уже в Стырмене, но теперь остаток дороги показался ему бесконечно длинным…
Загорец повел буйволов напрямик через луг, за которым виднелись низкие плетни села. Вот он, Стырмен, ставший для него родным. Вокруг живой души не было, и только стадо гусей ковыляло по берегу речки, возвращаясь домой.
В село он приедет в потемках, думалось загорцу, никто его не увидит, никто не узнает, когда он постучится к деду Добри. Свирель он оставит в покое — лучше все на словах выложить…
Он уже начал перебирать в памяти, что скажет старику, как вдруг впереди показался человек. Присмотревшись, Бойко узнал во встречном мельника, он, видимо, возвращался из села, следом бежала собака.
— Ба, да это ты, Бойко! — воскликнул он, подойдя поближе. — Добрый вечер! Чего мешкаешь? Поторопись, если хочешь на свадьбе сплясать…
— На свадьбе? — встрепенулся возчик.
Мельник еще рта не открыл, а Бойко уже знал, что он скажет.
— Слышишь волынки?
Бойко устремил на него нетерпеливый взгляд.
— Дед Добри дочку замуж выдает, — бросил мельник уже на ходу. — Вот и я загулялся на свадьбе, припозднился, неровен час, волков встречу.
В глазах у загорца помутилось.
Сам того не сознавая, он сделал еще несколько шагов по направлению к селу, затем оглянулся, посмотрел на собаку мельника, трусившую вслед за хозяином. Что ж, на свадьбу, так на свадьбу! Была, не была! Но что-то заставило его свернуть к речке, где он летом ночевал с товарищами.
Вытащил Бойко из ярма притыки, распряг буйволов. Несколько раз обошел вокруг телеги, как бы разыскивая что-то, и остановился. Ноги подкашивались. Он потоптался на месте, силясь что-то припомнить, и без сил опустился на дышло.
Замуж выдали… Другой опередил его…
Долго просидел он словно в забытьи.
Стемнело. За деревьями кое-где замерцали в домах огоньки, на душе у Бойко стало еще сумрачнее.