Глава III.
Суда плавно скользили внизъ по рѣкѣ среди глубокаго молчанія, которое было прервано жрецами-гребцами, затянувшими гимнъ, и изъ всѣхъ лодокъ поднялись и разлились въ прозрачномъ воздухѣ мощныя волны мелодичнаго напѣва; среди стоявшихъ по берегамъ зрителей произошло сильное движеніе; несмотря на темноту я увидѣлъ, что всѣ опустились на колѣни: вѣрующіе молча поклонялись своей богинѣ, благоговѣйно внимая голосамъ ея служителей, раздававшимся въ вечерней прохладѣ.
Пѣніе замерло и снова воцарилась тишина, въ теченіе нѣсколькихъ минутъ никѣмъ не нарушавшаяся, ни жрецами, ни народомъ, который продолжалъ стоять на колѣняхъ, молча и не шевелясь. Но вотъ опять полились гармоничные переливы полнаго восторга и торжества гимна; толпа заколыхалась, разомъ распростерлась на землѣ, и до меня донесся глубокій вздохъ умиленія, вырвавшійся изъ тысячи сердецъ… А жрецы могучими голосами громко и радостно пѣли: Богиня съ нами!. Она среди насъ!.. Падайте ницъ передъ ней, о люди, и поклоняйтесь ей!..
Въ это время стоявшая между мной и Агхмахдомъ женщина обратилась ко мнѣ и сказала, улыбаясь:
— Я требую отъ тебя теперь услуги, избранный рабъ мой, за которую я уже заранѣе заплатила тебѣ, дабы ты не колебался; не бойся, я тебя еще вознагражу за нее, и на этотъ разъ — двойнѣ… Дай мнѣ руки, приложись устами къ моему лбу, и какую бы слабость ты не ощутилъ, какая дрожь не охватила-бы тебя, не бойся, не шевелись и не кричи. Сейчасъ твоя жизнь станетъ моей: я извлеку ее изъ тебя. Но, не страшись: я верну ее тебѣ обратно. Развѣ она не драгоцѣнна?
Меня объялъ неописуемый ужасъ, и все-таки я повиновался ей, не колеблясь. Да и какъ бы я могъ противиться ея волѣ, сознавая себя ея рабомъ? Своими холодными руками она стиснула мои, и мнѣ сразу показалось, что эти обычно мягкія руки превратились въ крѣпко и неумолимо державшіе меня клещи. Доведенный до полнаго отчаянія сознаніемъ своей безпомощности, я приблизился къ ней вплотную, несмотря на страшный блескъ ея хищныхъ глазъ; я ужъ давно потерялъ надежду на чью-либо помощь, а въ эту минуту меня охватила страшная жажда смерти, которая одна, какъ я думалъ, могла освободить меня отъ ига этого ненавистнаго рабства, и я жадно прильнулъ устами къ ея холодному лбу. Передъ этимъ я чувствовалъ себя вялымъ, отяжелѣвшимъ; дымъ, подымавшійся отъ свѣтильниковъ съ благовонными маслами и отъ сосудовъ съ одуряющими куреніями, погрузилъ мой мозгъ въ какую-то странную сонливость. Теперь-же, едва я коснулся устами ея чела, сразу опалившаго ихъ, не знаю чѣмѣ — холодомъ или зноемъ, — какъ меня всего мгновенно пронизало какимъ-то острымъ чувствомъ изступленной радости, почти безумнаго восторга и какой-то крылатой легкости. Я не узнавалъ себя; во мнѣ разлилось какое-то бурное море неизвѣданныхъ мной доселѣ чувствъ, которыя сразу овладѣли мной всецѣло, хотя — какъ я это ясно сознавалъ — они и не были моими чувствами. Ихъ волна неудержимо пробѣжала во мнѣ и своимъ стремительнымъ напоромъ, казалось, совершенно и навсегда смыла мою индивидуальность; при этомъ я не только не лишился сознанія, но, наоборотъ, почувствовалъ, что оно стало острѣе, шире и глубже. Затѣмъ произошло что-то странное, и я моментально забылъ о своей утерянной индивидуальности, и почувствовалъ, что живу въ мозгу, въ сердцѣ, въ самыхъ сокровенныхъ тайникахъ сущности того порожденія тьмы, которое всецѣло овладѣло мной. Вдругъ дикій, мгновенно оборвавшійся крикъ изступленнаго восторга, пронесся надъ пораженной чудомъ многотысячной толпой: она увидѣла свою богиню…
Въ эту минуту я случайно опустилъ глаза и увидѣлъ у своихъ ногъ распростертое и, повидимому, мертвое тѣло молодого жреца, облеченнаго въ бѣлое, шитое золотомъ, одѣяніе. Въ порывѣ охватившаго меня радостнаго сознанія своей мощи, я лишь мелькомъ задалъ себѣ вопросъ: — Что это онъ, умеръ? И тотчасъ забылъ о немъ.
Глава IV.