Одни изъ нихъ были пожилые люди, величественные и мощные; другіе — были молоды и стройны, и лица ихъ сіяли тихимъ свѣтомъ. Я благоговѣйно обвелъ ихъ взглядомъ и затрепеталъ отъ радости и надежды, потому что сразу, безъ объясненій, понялъ, что это было за братство: то были мои предшественники, жрецы святилища, пророки, избранные служители Царицы Лотоса, слѣдовавшіе одинъ за другимъ, свято соблюдая въ неприкосновенности завѣты святилища въ теченіе вѣковъ, съ того самаго дня, когда оно впервые было высѣчено въ громадной скалѣ, къ которой прислонился храмъ.
— Готовъ-ли ты учиться? — обратился ко мнѣ одинъ изъ нихъ и мнѣ почудилось, будто голосъ его раздавался изъ мрака давно забытыхъ временъ.
— Готовъ, — отвѣтилъ я, опускаясь на колѣни на полъ, среди кольца святыхъ мужей, и чувствуя, что въ то время, какъ тѣло мое склонялось долу, духъ мой возносился горѣ; что я преклонялъ колѣни, а окружавшіе поднимали меня до себя, ибо отнынѣ, они — были моими друзьями.
— Займи здѣсь мѣсто, — промолвилъ онъ, указывая на ложе: — я буду учить тебя.
Я всталъ и, повернувшись, чтобы идти къ нему, увидѣлъ, что мы остались вдвоемъ съ говорившимъ со мной: прочіе покинули насъ.
Мой собесѣдникъ сѣлъ рядомъ со мной, и мы приступили къ ученію. Онъ изложилъ передо мной мудрость былыхъ временъ, вѣчно-живую и вѣчно-юную, которая стоитъ незыблемо, когда самая память о расахъ, къ коимъ принадлежали ея первые послѣдователи, давно исчезла. И подъ вліяніемъ животворящей силы древней науки и вѣчной истины, сердце во мнѣ снова помолодѣло и расцвѣло.
Весь день просидѣлъ наставникъ въ моей комнатѣ, просвѣщая меня; а уходя, вечеромъ, коснулся моего чела рукой. Только ложась спать, я сообразилъ, что со вчерашней ночи ничего не ѣлъ и никого, кромѣ своего учителя и его братьевъ, не видалъ; и, однако, я не отощалъ и не усталъ отъ ученія. Положивъ цвѣтокъ около себя, я легъ и заснулъ безмятежнымъ сномъ.
Проснувшись на другой день, я испуганно вскочилъ съ ложа; мнѣ показалось, будто кто то дотронулся до моего лотоса; но нѣтъ, я былъ одинъ, и цвѣтокъ былъ тутъ въ сохранности. На столѣ, поставленномъ около тяжелой занавѣси, отдѣлявшей мою комнату отъ сосѣдней, я увидѣлъ молоко и печенье. Наканунѣ, я совсѣмъ не ѣлъ и теперь обрадовался возможности утолить голодъ. Выпивъ молоко и съѣвъ печенье, что придало мнѣ новыя силы, я было направился къ ложу съ намѣреніемъ глубже вникнуть въ суть преподаннаго мнѣ наканунѣ ученія; я зналъ, что эти золотыя сѣмена должны со временемъ принести плодъ въ славѣ. Но я остановился, какъ вкопанный, и сердце во мнѣ радостно забилось: я вновь очутился въ кругу прекрасныхъ сыновъ Царицы. Мой вчерашній учитель глядѣлъ на меня и молча улыбнулся; ко мнѣ приблизился другой и, взявъ меня за руку, подвелъ къ ложу. Я остался съ нимъ одинъ на одинъ.
Одинъ ли? Нѣтъ, ужъ никогда больше не могъ я быть одинокимъ!
Мой новый наставникъ показалъ мнѣ душу мою и сердце во всей ихъ неприглядной наготѣ, не прикряшенной никакой воображаемой святостью; онъ развернулъ передо мной мое прошлое, которое могло-бы быть такъ прекрасно, а оказалось такимъ нищенски-бѣднымъ, отвратительно-грязнымъ. Слушая его, я видѣлъ, что истекшую до настоящаго времени жизнь, я прожилъ, не выходя изъ какого-то полубезсознательнаго состоянія; теперь-же, когда я подъ его руководствомъ какъ бы снова проходилъ жизненный путь, я смотрѣлъ на содержаніе ея прозрѣвшими глазами.
Мѣста, по которымъ мы проходили, были угрюмы и безрадостны, многія — полны ужаса; и теперь мнѣ было ясно, что я былъ опутанъ тѣми-же чарами, которыми губилъ другихъ, переводя Каменбакѣ магическую книгу духа зла, — ибо подобно прочимъ я жилъ только желаніями и ради удовлетворенія ихъ. Погруженный въ наслажденія и радости, опьяненный окружавшей меня красотой, я многаго не зналъ изъ того, что самъ-же дѣлалъ.
Оглядываясь на прошлое, я начиналъ понимать смыслъ словъ, сказанныхъ мнѣ наканунѣ у калитки Себуа, которыя до того оставались мнѣ непонятны. Да, дѣйствительно, я былъ общимъ любимцемъ въ храмѣ, но не даромъ: по мѣрѣ того, какъ мое погрязшее въ наслажденіяхъ тѣло слабѣло, мозгъ подвергавшійся рѣдко прекращавшемуся дѣйствію волшебныхъ куреній, работалъ все лѣнивѣе, а умъ бездѣйствовалъ, охваченный дремотой пресыщенія, связь между началами, входившими въ составъ моего существа, дѣлалась все слабѣе, и я становился все болѣе и болѣе послушнымъ орудіемъ въ рукахъ моей мрачной наставницы. Пользуясь особенными свойствами, вызванными во мнѣ этимъ состояніемъ, она моими, покорными ея волѣ, устами заявляла о своихъ желаніяхъ рабамъ, отдавшимъ ей все взамѣнъ возможности удовлетворять свои похоти, либо требовала отъ нихъ тѣхъ или иныхъ услугъ. Благодаря умѣнію читать въ мрачныхъ тайникахъ человѣческой души, она видѣла ихъ желанія и голосъ мой указывалъ имъ средство осуществить задуманное…