Только тут она поняла, что непозволительно задержала руку на его лбу. Отдернув ее, Фредерика продолжила чересчур деловито:
— Чувствуешь слабость? Озноб? Может, где-то болит?
— Это совсем не то, чем кажется, — Солас закатил глаза. — Даже если у людей похожие симптомы, это не значит, что…
Фреда тоже закатила глаза: «Знакомая песенка». Ее старший брат при первых признаках обычной простуды ложился и «умирал» по нескольку дней. Признаться, от Соласа она этого не ожидала. Но нежность уже пустила в сердце свои побеги и вытеснила всякое раздражение.
— Что ни говори, а голос у тебя сиплый. Ну, что же ты разволновался? Всем случается болеть, Солас, никто не бессмертен.
Его лицо как-то странно вытянулось:
— Но я же…
— Но простуда — это не смертельно, конечно, — быстро добавила она.
И спустя еще одну долгую, неловкую паузу Соласа, наконец, прорвало.
— Я так и знал, — страдальчески выдохнул он. — Вечером появились первые симптомы. Сначала саднящее горло, затем этот кашель… — тут эльф даже покашлял, демонстрируя всю серьезность своего недуга, — и еще слабость… Голова так и кружится. Я едва сумел выйти наружу и послать кого-нибудь за тобой.
— Почему за мной? Почему не за штабным медиком? — снова улыбнулась Тревельян. (Умеет же он драматизировать.)
— Думаешь, надо было звать штабного медика?
— Нет, что ты. Пока еще тебе не нужно ничего ампутировать. А именно это она и советует, если больше ничего не помогает.
Солас притих.
Решив больше не перетруждать его больное горло, Вестница принялась за дело. Для начала раздвинула оконные шторы, пропустив чужой протест мимо ушей (Солас горла своего не жалел, настаивая, что от света ему станет хуже), затем послала ожидавшую за дверью фрейлину за вторым одеялом, а сама отправилась на кухню.
Пока готовила горячее питье по рецепту своей няни, не переставала думать о печальных глазах эльфийского мага.
Целый день (а может, и два!) она будет наедине с Соласом, вся в заботах о нем. От этой мысли у нее теплело на душе. Плохо, конечно, что ему нездоровится, но можно хотя бы радоваться каждой минуте, проведенной с ним.
Правда, есть вероятность, что всего через пару часов она захочет его убить.
Но Фреда на всякий случай пообещала себе стойко встречать любые капризы.
— Знаю, ты не любишь чай, — сказала она по возвращении, — но в этот я добавила мед, шалфей и немного перца. Он и согреет, и взбодрит.
Полный очевидных сомнений, Солас получил кружку из ее рук. Осторожно отпил и признался, что не чувствует вкуса. Фредерика только вздохнула.
С чаем Солас управился минут за пятнадцать, ни разу не поморщившись. А там и фрейлина подоспела с одеялом в одной руке и подносом в другой. Солас аппетита не выказал, зато Фреда в то утро узнала, до чего ей нравится завтракать, сидя на его постели.
На душе у нее по-прежнему было тепло.
*
В Скайхолде заговорили о серьезном недуге, постигшем мастера Соласа. Сама леди Инквизитор бросила все дела и не отходила от него ни на шаг. Именно это обстоятельство убедило всех, что эльф-отступник балансирует на грани жизни и смерти.
Последствия не заставили себя ждать.
Сначала Фреде пришлось отбиваться от излишне деятельных Кассандры и Жозефины. У первой были наготове не только слова поддержки и сочувствия (что было очень мило с ее стороны), но и неварранский справочник с перечнем редких заболеваний и абсолютно диких способов их лечения. Вторая сыпала именами духовных целителей, которых можно было созвать в Скайхолд, не говоря уже о бывшем придворном лекаре императрицы. Вместе они составили бы целый консилиум.
Не успела Фреда их утихомирить, как наведался Каллен. И принес с собой целую банку маринованных яиц. Потому что в Ферелдене все от мала до велика знают, что на свете лишь две панацеи. Это Урна Священного Праха и яйца в маринаде. Где искать Урну, сам Создатель не ведает, сетовал Каллен, зато банка с яйцами уже здесь и готова доказать свои чудодейственные свойства.
Солас принял подарок из вежливости, но сделал это с таким лицом, что у Фреды от ухмылки чуть не треснуло ее собственное.
С Дорианом было проще. Стоило лишь заикнуться, что болезнь хоть и не опасна, но очень заразна, как он живо засобирался. Пожелал Соласу скорейшего выздоровления и был таков.
От Сэры по просьбе больного пришлось запереться на все замки.
Последним был Коул. Он тоже хотел помочь — неудивительно, ведь сострадание было его натурой. Но случилась странная вещь. Заглянув в глаза Фредерике, он произнес: «Здесь все из солнца, из стекла, из спрятанных снов. Я не понадоблюсь», — и исчез до того, как она опомнилась.
Сразу же Вестница боязливо оглянулась на Соласа: не слышал ли? Но тот, кажется, задремал. Лишь недавно его знобило, а теперь он мирно лежал, смежив веки и отклонив к плечу лысую голову.
В своих самых заветных мыслях Фредерика уже прикоснулась к его лицу. Но не чтобы измерить жар, а чтобы снова почувствовать, насколько приятна эльфийская кожа на ощупь. Костяшками пальцев — к точеной скуле, легко-легонько — и вниз по щеке. И столь же бережно этот путь проделали ее губы… Разумеется, лишь в мечтах, не наяву.
Это было, как наваждение, и оно захватило ее целиком. Вот она наклоняется над спящим — так, словно имеет на это право. Ласково, не спеша целует его бровь, висок, снова скулу…
Нет, нельзя. Он был болен и уязвим.
Из наваждения, смешанного с отчаянием, ее вырвал раскатистый кашель пробудившегося Соласа.
— Как ты? — спросила она, все еще полная тихой надежды.
— Понятия не имею… Сейчас в закоулках Тени легче сориентироваться, чем в моей голове.
Фреда немедленно потянулась к заготовленному блюду с водой — в нем плавало полотенце.
— Это пройдет. Тебе просто нужно побольше сна.
Солас воззрился на Вестницу чуть ли не с упреком.
— Больше, чем я уже спал? Если бы ты только… — Тут он вздрогнул и, помолчав, продолжил гораздо мягче: — Сам не знаю, что говорю. Мысли путаются. Прости, друг.
Приложив холодный компресс к его щеке, словно желая стереть с нее болезненный румянец, Фредерика заставила себя улыбнуться.
*
На следующее утро в кухне Скайхолда все гремело, звенело и переворачивалось.
— Что тут делается? — полюбопытствовал Варрик, заглянув за закусками к элю — и обнаружив Сэру и Фредерику.
— Безешки! — бодро возвестила эльфийка. Она сидела на углу стола, болтая ногами; на ней был старый и замызганный (очевидно, любимый) передник. — Башковитый наш, видите ли, не любит глотать пилюли. Всю душу у Инквизитора вынул: «а это что, а это зачем, а почему оно выглядит, как козьи катышки, я не буду это пить»; балда, одним словом!
— А, понял, — Тетрас уже порылся в ящиках со съестным, но безрезультатно, — готовите «приманку для виверна».
— Фу-у-у! Ну ты и… такой же балда! Даже хуже!
— Про катышки тоже было неплохо.
Сэра скривилась от неприятных ассоциаций, а гном обратил внимание на Тревельян. Та колдовала — не в буквальном смысле — над подносом с маленькими изящными пирожными. На фоне кухонного погрома они казались даже слишком идеальными. Не меньше удивляло и лицо Вестницы, методично посыпавшей верхний слой безе тертым шоколадом. Мечтательное — это не то слово.
— Выглядят здорово, — отметил Варрик, и Фреда еще заметнее расцвела.
— Не ожидала, что получатся. У самой точно не получились бы.
— О-о-о-о-о, — с фальшивой скромностью отмахнулась Сэра. — Брось, Тревельян, это же я. Обожаю вставать в ранищу и стряпать для всяких плешивых умников.
Тем не менее улыбалась она очень довольно.
— Солас, кажется, не доверяет общепринятой медицине. Но и собственными методами не делится. Сказал, что уже тысячу лет не болел, — пояснила Фредерика. — Я все утро с ним спорила, уговаривала принять лекарства — все без толку. И вдруг меня осенило: пирожные! Солас к ним неравнодушен. А пока он болен, то вряд ли заметит, что с ними что-то не то.