— Мне там больно было.
— Бедная ты моя. Сейчас всё хорошо будет, нашёлся брат-то.
— Вы не знаете, кто-нибудь ещё у неё есть?
— Как же это, Вы разве не знаете?
— С материной стороны. Мы же не жили с ней.
— А ну да, ну да. Да нет, никого. Одна она была. Никого.
— А вот это кто? — Евгений протянул фотографию.
— Это Лёля, это Лёля!
— Вот не знаю, милок, не сказывала мне Вероника-то, — Жека вздрогнул: всё, что знал о матери — это имя; неужели всё-таки? — А что?
— Понимаете, мне ненадолго уехать надо — командировка, — начал сочинять Евгений, — Работа есть работа.
— Да, да, понимаю. А что, у Вас-то никого нет?
— Так получилось.
— Плохо-плохо, тут её не возьмут, с матерью жила, и то ругались.
— Ладно, придумаем что-нибудь.
— И я-то не могу, я-то у сына живу. А так кто ж ещё?
— Ладно, ладно.
— Придумай, милок.
— И вот ещё. Это чьё кольцо, не знаете?
— Мамино.
— Вероникино, Вероникино, она его берегла шибко. Есть было нечего, и то не продала. Золотое, говорила, память о муже. Любила его очень, подлеца. Ой, извините, всяко в жизни бывает.
— А давно оно у неё?
— Да сколько знаю её, всё на пальце носила.
— А сколько знаете?
— Так уж… Ента пигалицей ещё была. До травмы ещё.
— До какой травмы?
— Так это ж она вон с той лестницы пала. Головой-то ушиблась сильно. Вот и тронулась умом-то. Маленькая была ещё. Не досмотрели.
— Ладно. Спасибо. Пошли.
— Ак мне-то что, Вам спасибо, приветили. Добрый человек, добрый.
— Ну, и что мне с тобой делать?
— Добрый человек.
— Да не добрый я.
— Злой?
— И не злой. Просто некогда мне с тобой возиться. Вот уехал из-за тебя, знаешь, что мне сейчас будет?
— Убьют?
— Почти.
— Маму всегда убивали.
— Вот, видишь — знаешь! У тебя хоть документы какие-нибудь есть?
— Есть. Я прятала. На, — паспорт был завёрнут в газету и сложен в полиэтиленовый мешочек.
— Виктория Николаевна Булаева. Понятно. А почему «Веточка»?
— Мамочка так звала: Веточка — тоненькая, гнётся на ветру. Кто захочет, обломит. Жалко… Обратно не прирастёт. Дерево умрёт, Веточка умрёт. Что с дуры взять. И ты не хочешь.
— Хватит прибедняться. Поехали.
— Куда?
— К Лёле твоей. Если она жива ещё.
— Тоже умерла?
— Вполне возможно. Слушай, давай ты поживёшь немного в той больнице, в другой, а я закончу работу, узнаю всё о Лёле и тебя отвезу к ней. Она ж тебя любит!
— Не буду в другой жить, не буду! — заорала Веточка, запрыгала по машине, как бешеная кошка — салон после неё придётся чистить.
— Сидеть! — приказал. Истерика не прекратилась. — Всё! Всё! Не будешь! Уймись!
Она остановилась на полу и вдруг уснула. То ли из сил выбилась, то ли прикидывается.
Голова пухла. По трассе — три часа туда, три обратно. Если повезёт, за пять можно обернуться. Ещё неизвестно, что там. Держала ли мать связь с этой Лёлей, или всё наобум. И нужна ли эта ненормальная этой Лёле? Тоже неизвестно. Тогда одна дорога ей — в психушку. Позвонить надо. Что будет!
— Лёвчик, ты там скажи БОСу, что кроме меня тётку хоронить некому. А завтра я, как штык, с утра буду.
— Какую тётку? Ты где? Ты с ума сошёл?
— Почти. Сойдёшь тут. Он знает про тётку — ты скажи ему. Пока.
Ну, поехали!
Город пересекли спокойно. Веточка продолжала лежать на полу, а, когда светофоры прекратились, осторожно вползла в кресло и молча, не шевелясь, стала рассматривать придорожные пейзажи.
Вдруг она ожила и забила руками в стекло.
— Остановись! Остановись!
— Что ещё? — Остановились.
— Лес! Мне надо в лес.
— Зачем тебе в лес?
— Надо, — Веточка кокетливо потупила глаза.
— А, ну иди.
— Евгений смотрел, как она мечется по редкому лесу, ища скрытное местечко, и думал: нажать сейчас на газ, развернуть машину и уехать; всё равно кто-нибудь подберёт, сдаст в полицию, а те — куда надо, и кончились его мучения с этой девицей. Совесть, может, и погрызёт, но хуже остаться без работы. И что у него сегодня день такой неудачный!
— Жека! Жека! Иди скорее сюда! Скорее! Скорее!
— Что тебе надо от меня? Штанишки подтянуть?
— Нет-нет! Иди скорее! — она бегала на четвереньках, нарезая круги вокруг какого-то цветка, — Смотри!
— Что смотреть?
Веточка схватила его за руку и потянула вниз (пропал костюм).
— Видишь?
— И что?
— У неё маленький хоботок, вон он, и она им собирает нектар. Она так кушает. Видишь?
— Не вижу.