Но пока умники раскрашивали свободу и гласность в разные цвета и оттенки — от нежно-голубого до сумрачно-коричневого, — тихие, слегка шепелявящие ученые бухгалтеры во главе со спившимся Угрюм-Бурчеевым, в детстве крепко треснутым по лбу кедровым поленом, потихонечку растрясли империю на мусор. И каково же было удивление Сошникова, когда он наконец сообразил, что и сам лил воду на мельницу всех этих лысых, рыжих и седых чертей. Вот только исправить ничего уже было нельзя. В конце концов обожествленная свобода обрушилась на его собственную голову. Свободу нужно было совмещать с пропитанием семьи. Он решил дело кардинально: ушел из газеты и подался в бизнес, который в то время ему казался в некоторой степени даже и благородным, чем-то вроде профессии геолога в пятидесятые. В голове витали бредовые идеи об особом таланте бизнесмена. И нужно было лично убедиться в том, что «талант бизнесмена» заключается в трех важнейших качествах базарной бабы: бизнесмен должен быть алчным до такой степени, чтобы алчность превысила лень и подвигла его на бизнес; во вторую очередь он должен обладать ослиным упрямством, чтобы на полдороге не бросить то тупое дело, которым занимается; и главнейшее: бизнесмен должен, осветляя свой путь лучезарной улыбкой Карнеги, рассматривать всех людей, попадающих в круг его интересов, исключительно как вспомогательный материал для получения прибыли. Вот почему наиболее успешными «новыми русскими» становились либо вчерашние двоечники с садистскими наклонностями, либо изворотливые гнусы, склонные к совершению подлостей. И вот почему о них было сочинено так много отражающих истину анекдотов.
Сошников организовал кооператив надомников по пошиву кожаных курток. Чего, казалось бы, проще! Взял денег под проценты у своего же разбогатевшего смутным образом бывшего коллеги, съездил за сырьем в Серпухов, где еще чадила фабричка по переработке кожи, достал журнальчик с модными раскройками, нашел портних-надомниц, на пишущей машинке с латинским шрифтом, подсовывая белую тряпочку вместо бумаги, налепил «лейбочек» с «made in Italy» and «made in Turkey», и дело завертелась. Рынок был еще пуст, так что куртки Сошникова расходились «на ура!» — из сел приезжали целые семейства, которые, продав на рынке поросенка или теленка, спешили затовариться обновами, чтобы спасти скоротечные капиталы от инфляции.
Но ни одного из трех качеств бизнесмена Сошникову в полной мере не хватало. Если он и работал с утра до ночи заведенной юлой, то не из алчности, а лишь из страха перед огромным кредитом — сначала перед одним, а потом перед вторым, еще большим, который и вовсе уже не хотел брать, да вот бес попутал.
То, что ощущение новизны от бизнеса пройдет, он догадывался, еще только приступая к делу, но он не знал, что это случится так скоро — после первой же проданной куртки. Уже со второй он стал ощущать приторность от рутинности дела. Через три месяца он готов был выть от нудности и тупости ежедневно повторяющихся действий, ведь это был даже не конвейер, на котором, как он полагал, работу мозга можно было переключить на что угодно постороннее. Бизнес требовал постоянного напряжения мыслительного процесса, зацикленного на повторении нескольких примитивных операций.
Но даже не тупость предпринимательства измотала его вконец. Постепенно он стал замечать за собой, что каждое утро, только продрав глаза, он уже занимался счетоводством, и что бы он ни делал, о чем бы ни думал на протяжении всего дня, до глубокого вечера, до сна, да и во сне, — он все время считал. Жизнь слишком явно раздвоилась: был поверхностный Сошников, который продолжал жить, дышать, питаться, общаться с людьми, играть с маленьким сынишкой, любить жену, даже все еще почитывать книжки. И был внутренний Сошников, усиленно работающий мозг которого беспрерывно сплетал цифры в бесконечные вереницы расходов и приходов, рассыпал, перестраивал и опять собирал. Что удивляло: цифры вскоре стали расползаться далеко за пределы его маленького бизнеса, они цеплялись невидимыми, но хорошо воображаемыми ярлычками ко всем предметам и явлениям вокруг, они вдруг стали приклеиваться к людям, так что каждый человек, попадавший в его круг, будто ни с того ни с сего оценивался в рублевом или долларовом эквиваленте, и что интересно, почти всегда безошибочно. Это страшно тяготило.