Он пожал плечами.
— Вероятно, завтра ее нужно куда-то вести? — спросила она.
Он опять пожал плечами, но теперь ответил:
— Зачем, ее все равно никто не ищет. Пускай поживет недельку, хотя бы откормим ребенка.
— Пускай, — машинально кивнула она. — Но ее все равно же нужно показать врачу.
— Да, наверное…
Они опять замолчали, Ирина задумалась, хотя это была не обычная задумчивость, а замешанная на волнении.
— Помнишь, как мы мечтали завести второго ребеночка? — она подняла на него глаза.
— Я все помню…
— Так вот, я тебе не говорила… Несколько лет назад, еще задолго до всего, я прошла обследование… Мне уже тогда сказали, что шансов никаких. Оказывается, шансов никаких не было с самого рождения Санечки… А мы так мечтали, да? Странно…
— Жаль.
— Что жаль?.. — кисло улыбаясь, сказала она.
Они помолчали. Она опять заговорила:
— А как ее настоящее имя? Ведь не Лялька же?
— На самом деле, Оля. Но ее никто так никогда не звал.
— А сколько же ей годиков? Она такая маленькая. Худющая.
— Сейчас скажу точно. В феврале, число только не знаю, ей исполнилось семь лет. Да, семь лет прошло, семь лет… — Он помолчал и добавил: — Она глухонемая, она живет немного в другом мире, не в том, в котором живем мы.
— Да, я понимаю…
Они долго смотрели друг на друга. Это был тот редкий взгляд, который бывает только у людей, немало проживших друг с другом, научившихся через такие взгляды, или через незначительные переливы в интонациях, или в еле уловимых движениях, или даже в дыхании постигать тайные смыслы друг друга.
Тогда он взял книгу и сказал:
— Помнишь, раньше я читал тебе понравившиеся места?
Она отвлеченно кивнула, хотя вряд ли расположена была слушать.
— Хочешь, я тебе почитаю?
— Сошников, — тихо сказала она, — то, что ты сумасшедший — это мне известно давным-давно. Но я-то — почему я стала такая же, как ты?
— Наверное, так и должно быть… Знаешь, я смотрю на тебя и понимаю, что вижу в тебе много нового, чего раньше не замечал.
— И что же, я стала старая?
— Что ты, совсем нет, не то. Ты стала взрослая. Причем это как-то так, что я не могу назвать тебя девочкой моей. Как раньше, помнишь? Но это не плохо, нет, это как-то иначе, другая мелодия.
— Ну вот, я уже не девочка.
Он только улыбкой ответил ей.
— Что же теперь будет? — произнесла она с прежней задумчивостью.
— А что же будет… Ничего особенного не будет. Будет жизнь.
Он раскрыл наконец книгу и начал читать, не очень громко, даже монотонно, чтобы ненужными интонациями не разрушить того напряженного, громоздкого, но в то же время прекрасного и торжественного настроения, которое овладело ими:
Город был на три века старше самой ветхой летописи. Ни в каких строчках не вписалось имя того, кто срубил первое бревно и сложил первую полуземлянку, из которой проросли в белый свет избы, терема, детинцы, от которой протянулись на стороны тропы, улицы, бульвары. Да и кто бы поверил в первого горожанина — он был всего лишь истаивающей легендой-небылью, ведь каждый новый человек думал, что только ему принадлежит время и вселенная.
2012