Теперь она водит ногой по ноге Деймиана в откровенно провокационном эрекционном стиле, ясно давая понять, что это она не случайно задела его ногой. Ей любопытно, что будет делать Деймиан; он разглядывает ее грудь, тихонько храпит и притопывает ногой. Язык его жестов не оставляет сомнений.
Деймиан начинает активно потеть. Он переживает, что Тони или Лили заметят. Полный идиотизм. В пятьдесят лет можно уже не беспокоиться, даже если ты удавишь кого-то гароттой, не говоря уж о том, если ты вдруг кого-то огорчил или взбесил. Она попыталась добраться ногой до его самого интересного места, но не смогла дотянуться. Его волновало, что подумают о нем другие. Ее – совершенно не волновало. Кто из них в более выигрышном положении? Ей быстро наскучила эта забава.
– Я иду наверх, – сказала она и пошла в туалет. Было бы здорово, если бы Деймиан пошел следом за ней, и они бы устроили сочный секс прямо на кафельном полу, пока все остальные сидели бы за столом и упорно делали бы вид, что ничего не происходит. Деймиан не оправдал возложенных на него надежд.
Тони вернулся домой в приподнятом настроении – потому что его идеи встретили восхищенное одобрение, и еще потому, что она его не унизила и не выставила идиотом. Ее не особенно возбуждала перспектива Тонисекса, но поскольку истинный чемпион должен вести себя по-чемпионски, даже когда ему нездоровится или когда его донимают бульварные неприятности, она устроила ему феерический секс, измотав его до предела. Когда Пони заснул, утомленный, она еще долго лежала в гнетущей темноте и вспоминала обложку, которую она придумала для своего дневника, когда ей было восемнадцать. Она придумала вот такую штуку:
Мысли были изложены четко и ясно, и она до сих пор считала, что так оно и есть, но через месяц она выкинула обложку, потому что она вгоняла ее в депрессию. Это была ее правда, но совершенно излишняя и бесполезная, как тонкая пленка бензина при лесном пожаре. Владеть такой Правдой – все равно что таскать в кармане растаявшую шоколадку: просто в кармане хоть что-то есть, хотя это «что-то» уже ни на что не годится. Владеть такой правдой – все равно что раздумывать, когда ты уже спрыгнул с крыши небоскреба, что вместо желтых носков надо было бы все-таки надеть синие.
Никто тебе не поможет, даже если ты очень нуждаешься в помощи. И еще ей бы следовало избегать метафизики и метафор.
Потратив немало времени на поиски хорошего пинцета, она решила, что будет проще купить себе новый. Кстати, это не так-то просто, найти нормальный пинцет – в магазины как будто специально завозят одну ерунду.
– Откуда вообще происходят шутки и анекдоты? – однажды спросила Миранда. – Ты никогда не задумывался? Не те плоские анекдоты, которые постоянно обсасывают по телику, а настоящие анекдоты, действительно остроумные и смешные. Их же, наверное, кто-то придумывает. Украшение голого факта. Что-то где-то происходит, и по этому поводу рождается анекдот. Никто не знает, кто именно его придумал, никто не знает, откуда он взялся, но он есть, и он ходит по миру, как солнце – по небу.
– Значит ли это, что ты не хочешь идти? – спросил Тони, взглянув на часы.
– Я думаю, это Бог. Поэтому все и разваливается на Земле. Голод, резня, избиение младенцев, мор и чума, землетрясения… Бог слишком занят. Он придумывает анекдоты и шутки. А мы – его завороженные зрители.
– Миранда, если ты не хочешь идти, то так и скажи. Тебе вовсе не обязательно никуда ходить, если ты не хочешь.
Неужели Тони умнеет? На этот раз она его не заводила, но среди ее любимых домашних развлечений действительно было и такое: начать собираться, так чтобы Тони уже был готов выходить, потом заявить, что на самом деле ей не хочется никуда идти, так что Тони снимает пиджак и туфли, открывает бутылочку пива и садится перед телевизором, чтобы вскочить через пять минут, потому что Миранда вдруг говорит, что она передумала и все-таки хочет пойти. Он выключает телик, убирает пиво обратно в холодильник, надевает туфли, находит свои ключи… но тут Миранда опять говорит, что ей не хочется никуда идти. И так – до упора. Рекорд был семь раз.
Они спустились по лестнице и увидели, что Реджайна, их соседка снизу, стоит на карачках со щеткой в руках и чистит ковер на лестничной площадке, а над ней стоит-надзирает ее мамаша. Миранда не раз слышала от подруг страшные истории о том, как к ним нагрянула мама и устроила рейд насчет нестираного белья и грязных простыней, беспорядка в кухонных шкафах и наличия пыли на книжных полках под потолком (причем отдельные мамы не ленились для этого встать на стремянку), а то и вовсе проникла в квартиру, пока дочь была в отпуске, и сделала там ремонт, подобрав цвет обоев по своему вкусу, но это был уже полный кошмар. Тут и с пылесосом убьешься, пока все вычистишь, а уж руками – так лучше сразу убиться, чтобы не мучиться. Чистить ковры на лестничных площадках – это обязанность всех жильцов, которую вроде как исполняют по очереди, и, разумеется, все на нее забивают.
– Грязища у вас тут кошмарная, – заявила Реджайнина мама, когда они проходили мимо. Реджайна была родом из Болтона, и ее мама была свято убеждена, что столица испортила ее дочь, и что явные признаки этой порчи – в ее равнодушии к комьям пыли и засохшим подтекам грязи на лестнице перед квартирой. Реджайна весело улыбнулась. Она явно избрала политику «лучше сделать, что скажут» при общении с мамой и проявляла терпение из категории «она все равно завтра уедет». Реджайна была арфисткой, и тревоги ее мамаши насчет распущенной богемной среды, каковая угрожает благополучию ее дорогой девочки, казались просто смешными, поскольку на арфе Реджайна играла исключительно для души, а для денег работала в интим-салоне. Реджайна не считала себя красавицей, но «искусственный загар и глубокое декольте – это работает безотказно». Миранда только кивала. С мужчинами вообще легко управляться. Даже проще, чем с волнистыми попугайчиками. Или с ее скороваркой. У скороварки есть три режима кипения, и разобраться с ней было гораздо сложнее, чем с большинством мужчин.
Реджайна специализировалась на бизнесменах с Севера, которым и нужно-то было только, чтобы кто-то смеялся над их идиотскими шутками и соглашался, что Лондон – кошмарное место. Они хотели, чтобы их спутница выглядела, как молоденькая проститутка, и водили ее куда-нибудь потанцевать, а потом приглашали к себе в гостиницу, но вовсе не для чего-то такого, а чтобы все видели, что он привел к себе проститутку – чтобы его посчитали этаким искушенным сластолюбцем, у которого трудная, но весьма интересная жизнь. Реджайна строго держалась в рамках слегка подрочить рукой (называется мануальная стимуляция), да и то только тем клиентам, которые вели себя хорошо и которые были моложе сорока, за что они были безмерно ей благодарны.
И наконец, Миранду нисколько не трогало мероприятие в Айслингтоне. Ее внезапно пробило на сентиментальные порывы, когда они уже спустились в метро. Ей вдруг стало стыдно, что она постоянно подкалывает Тони по поводу его благотворительных дел; это был слишком простой и проторенный путь. Нужно было изобрести новое орудие пытки, хотя Тони всегда гарантированно выходил из себя, когда она заводила речь о том, как все деньги, которые он собирает на нужды больных детей, осядут на личных счетах в швейцарских банках или в их филиалах в тех странах, которым он пытается помогать.
– Ты права, – кричал Тони в ответ. – Обычно так и бывает: кто людям помогает, тот тратит время зря. Деньги крадут. Беспорядок и путаница становятся еще более беспорядочными и запутанными. Посылки уходят совсем не туда, куда нужно. Повсюду выходит сплошной облом. Иногда тебе кажется, что ты сейчас просто взорвешься. Я вполне допускаю, что все, что я делаю для этих детей, никому не облегчит боли, ни на секунду. Может быть. Да. Но я хотя бы пытаюсь хоть что-нибудь сделать для других. Тебе тоже стоит попробовать, чтобы хоть раз это испытать.