Лена твердо решила. Тверже не бывает. Накануне ей звонил друг Сергея, адвокат И. В. Состоялся приблизительно следующий разговор.
— Слушай, а что если вам простить друг друга и продолжить совместное проживание и работу? У вас хорошо получалось! Подумай! Страсти улягутся, а работа останется!
— Нет, не получится.
— Ну, сама подумай, что будет дальше? Ладно, Бог с ним, с личным, люди вы не старые, бойкие, еще встретите кого-нибудь… Но что будет с программой? Такая отличная программа! У тебя есть другие предложения?
— Нет. И мне это больше неинтересно.
— Это ты сейчас так говоришь. А через пару месяцев, когда тобой перестанет интересоваться общественность, ты передумаешь… Человек, который хотя бы один раз откусил славы, нуждается в этом деле всю жизнь!
— Я не нуждаюсь.
— Лен, ну это какой-то юношеский максимализм! Все люди так либо иначе изменяют друг другу!
— Я не хочу развивать эту тему!
— То есть это твое окончательное решение?
— Да.
И. В. замолчал, тяжело вздохнул.
— Слушай. Раз уж все так складывается… — Я скажу тебе, что я думаю по этому поводу… Ты правильно делаешь, Ленка… Серега мой друг, и я сейчас покрываю себя позором, но… Иди, Ленка, живи иначе! Ты достойный товарищ, мне больно вспоминать все то, что… Кстати, ты не можешь делить имущество, ты не была прописана…
— Я и не собиралась…
— Ну, я понимаю, на всякий случай говорю… Сергей так все устроил, что оторвать от него килограмм добра будет сложнее, чем построить новую квартиру… Короче, я поддерживаю твое решение, потому что не согласен с методами и образом жизни Сергея, но я тебе ничего этого не говорил. Более того, я могу еще пару раз тебя набрать и поуговаривать!
— Я отвечу тебе то же самое…
…Сергей знал, что она придет за вещами, и демонстративно отсутствовал. Или не демонстративно. Но отсутствовал.
И Лена в последний раз прошлась по квартире, в которой прожила пять интересных лет, трудных, нервных. Она довольно долго привыкала к тому, что весь этот мрамор и кожаные диваны — это ее собственность. Привыкнуть к тому, что все это — уже не ее собственность, оказалось проще. Но все равно так странно. Вот в этом углу она разбила чашку года два назад. Остался след на ламинате… Вот эти шторы она сама вешала… Вот любимый подоконник, на нем можно сидеть и класть рядом книжку — все равно останется место…
Наташка ходила самостоятельно, сгребала книги. Здесь ошибиться было невозможно. Если есть книга — значит, это книга Ленки.
Грустно это — расставаться с порой. И вроде как все себе объяснил и сам настоял, а все равно тяжело. Мысль о диване, который ты уже никогда не увидишь, иногда невыносимее, чем мысль о человеке, которого никогда не увидишь тоже. Диван ведь не сам принял такое решение. Он в этой истории молчаливый пострадавший, а человек сам виноват… А в чем виноват диван?
На диване, на видном месте, в самом центре лежала новенькая общая тетрадь. На ее обложке аккуратным почерком, ярким маркером написано: «Дневник Сергея Сидорова».
Лена чуть не рухнула.
С каких это пор Сергей ведет дневник? Может быть, он еще и тайно переодевается в женщину?
Тетрадь просто кричала, орала, извивалась, истекала просьбой: возьми меня! О, возьми!
Конечно, Лена выполнила ее просьбу.
«28 ноября. Лена ушла. Не знаю, как теперь жить. Я так виноват перед ней. Но ведь я и сделал для нее немало! Она должна простить меня! Если она умная, дальновидная женщина, она сделает это!».
«29 ноября. С утра плакал. Это так нетипично для меня, я ведь мужчина. Подумываю о самоубийстве. Лена поступила абсолютно правильно, но разве все мы не ошибаемся? Как она могла бросить человека, который оступился? Как? Сердце болит и не хочется жить».
«30 ноября. Хорошо, что у меня есть пистолет. Сегодня все утро думал, как проще себя убить. Наверное, проще стрелять в сердце. Нет. Лучше в рот…».
Лена захлопнула тетрадь и посмотрела на Наташку, которая молча свалила книги рядом на диван.
— Чего? — спросила Наташа. — Что там опять случилось?
Лена протянула тетрадь.
«1 декабря. Завтра сделаю это. Лена не отвечает на мои звонки, не дает мне возможности объясниться. Это так жестоко с ее стороны. Как я мог так верить ей?».