— А ты пиши все. Я ничего не скрываю.
Сон мой крепок и обилен. В полдень я выхожу из школы. Возле нее на парапете газона сидит Космический Прыгун и приветливо улыбается.
— Привет, — говорит. — Ты же вчера хотел интервью взять.
— Да-да, — соглашаюсь без восклицаний. — Конечно.
— Надо было вчера со шведа двести долларов взять, да не взял.
— Я понимаю, но…
— Ладно тебе, брось! Ты же не швед. Тут один дед просится поговорить. Ему капиталисты форинтов надавали на память. Все должно быть честно, вчера — ты, сегодня — я.
Дед оказался фантастическим: шестидесятилетний Николай, демократ и радикал из Костромы. Он взял два “серебра”, промолотив 100 и 200 метров соответственно за 13,2 и 27,6 секунды! Не всякий двадцатилетний так способен…
В “Боре” нас встречали как постоянных клиентов. После второго захода я стал беспокоиться за демократа и радикала Николая. Он кричал на весь этаж общежития, размахивая стаканом:
— Мы говорим “нет” консерваторам! Мы говорим “да” рынку и частной собственности! Мы говорим “нет” административно-командной системе! В горкоме мне говорят: “Тебя, Коля, пора в сумасшедший дом”. Но мы говорим: “Нет, этот номер не пройдет!” И тогда я возглавил митинг и призывал по радио!
К Космическому Прыгуну заглянул Эгидус, симпатичный журналист из Литвы.
— Мы говорим “да” свободной Литве! Мы говорим: “Нет, они не пройдут!” — орал дедушка и сжимал кулак возле уха, как Бертольд Брехт.
На следующее утро я выбрался из школы черным ходом и кое-как, тенечком, добрел до стадиона. Старички и старушки все бегали и все прыгали. Бодрый их вид бередил совесть, одновременно странным образом восстанавливая душевное равновесие. Среди спортсменов-“идиотов” и наш Степан Андронов, бывший кузнец, а ныне банщик из Питера. Он выходит на старт полуторакилометровой дистанции. Еще в забеге тех, кому стукнуло семьдесят пять, участвуют старички скандинавы и, естественно, гордые сыновья туманного Альбиона. Одна миля в Англии считается дистанцией лордов, и всякий раз трибуны замирают, когда собираются дать старт на милю… Вчера наш Степан боролся со сверстниками в толкании ядра и уступил немцам и финнам. Эх, бывшему кузнецу еще б и техники! Его конкуренты, особенно немец с кайзеровскими усами, демонстрировали прекрасный стиль начала столетия — и победили… Степану, в общем, не светило бежать милю, ведь за каждый вид предполагался паевый взнос в тысячу форинтов. Но совгражданам в качестве исключения позволили посоревноваться бесплатно, и вот Степан на старте замер в наклоне. Выстрел! Публика всколыхнулась. Кузнец-банщик уходит вперед, и с каждым шагом его отрыв все больше! В конце круга Степан впереди почти на сто метров! Трибуны волнуются: что это за таинственный русский? “Идиоты” глядят на секундомеры и не верят своим глазам. Но и в беге нужны техника и расчет. Постепенно Степана догоняют, он еле переставляет ноги, но переставляет! Упорствует, не сходит с дистанции, хотя и видно, как прадедушке тяжело.
Последний вечер в школе, последний — в Будапеште. Где-то на банкете богатые ветераны произносят трогательные речи. Мы же по-бедняцки расположились в обжитом как попало классе, тоже подводим заграничные итоги.
— Спонсоров нужно искать, мужики, — напирает Энергичный Работяга. — Чтоб по сорок заявочных долларов выложить в Турку. Надо же пробиваться на чемпионат мира!
— Там, коллеги, нас с рублями не примут даже в качестве исключения, — последнее слово Бывшего Директора.
Под окнами “идиоты” опять наяривали на гармошке и веселились.
Утром начался исход на родину. До границы ехали недолго, но муторно — в переполненном сидячем вагоне. Приметы нового времени проступили, когда в поток спекулянтов, совершающих челночные рейсы, влились семьи наших военнослужащих.
День постепенно накалялся. За окнами колыхались злаки. Перед границей — огромное поле, забитое машинами и восточноевропейскими контрабандистами. Говорят, самая большая толкучка в мире. За ней опять поля и злаки, много каких-то злаков весело колосится до самой границы. На границе — колючая проволока, а за проволокой — советская пока еще земля колосится теми же злаками. И вот что интересно: почва по обе стороны границы одинаковая, солнце светит одинаково, венгры живут по обеим сторонам колючей проволоки. Я слабо разбираюсь в злаках и не скажу точно название, но заявлю определенно: наши злаки отчего-то были раза в два-три ниже…
В Питер пробивались замысловато, выделяя адреналин: какими-то электричками, плацкартными поездами. А в Питере демократы свергали консерваторов, которые саботировали, “теневая” экономика сращивалась с уголовными элементами и представителями административно-командной системы. Я же опять дегустировал напитки в писательском буфете, говоря, что далек от всего происходящего, что теперь ветеранство дает постоянный шанс, у жизни появился точный смысл, что я вовсе не идиот, а настоящий атлет…
P. S. Самое смешное, что на следующий год я оказался в Турку на чемпионате мира, куда приехал уж совсем без денег, и поэтому от пьянства с чемпионами пришлось отказаться. На соревнования я набросился, как голодный волк, и в итоге занял шестое место среди сверстников. В мире! Пишу это не с тайным, а с явным бахвальством. Если писать обо всем, то бумаги не хватит. Но не могу не вспомнить Баба Йогиндера Сингха, стоодналетнего “идиота” из Индии. Он бежал (не быстро) стометровую дистанцию и прыгал (не далеко) в длину. Вокруг него вились телевизионщики, и “идиот” в чалме получил славы по полной программе. Позже я обнаружил в Книге рекордов Гиннесса его фотографию и информацию о том, что Баба и в 1998 году выступал в соревнованиях, метал диск. Оказывается, “идиот” Баба еще юношей представлял Индию на легкоатлетическом чемпионате в Берлине в 1910 году!…
В один из дней я наткнулся на Космического Прыгуна, которого избегал всяческим образом. Дело в том, что после Будапешта я напечатал в московской прессе кое-что о ветеранах шутливое, и неожиданно для меня публикация получила в спортивной среде резонанс. Какие-то ветеранские начальники, типа человека по фамилии Чебурашкин (не вру!), с ненавистью на меня косились, но большинство весело хлопало по плечу. Одним словом, я столкнулся с Прыгуном, и тот, вглядевшись в меня с чуть большим интересом, чем в Будапеште, произнес:
— Говорят, ты написал где-то… Да? Написал, будто поил меня три дня.
Оставалось только смиренно пожать плечами.
— Было дело — поил, — согласился мой кумир. — Ничего, я тебя тоже напою. Тут у меня друг — мэр Турку. У него дома полный холодильник пива. Два холодильника! Отправимся к нему завтра.
Я согласился хоть завтра, хоть сегодня. Пару раз после встречал Космического Прыгуна, старался сделать так, чтобы он меня заметил. Но он не заметил и к мэру Турку не взял.