Но Роза никак с этим не мирилась. Однажды утром она постучала в двери кабинета, и, когда он сказал «avanti»[11], она вошла такая смущенная, что он и сам смутился, прежде чем она заговорила.
— Профессор, — сказала Роза несчастным голосом, — пожалуйста, простите, что я вам мешаю работать, но мне так нужно с кем-нибудь поговорить.
— Знаете, я сейчас очень занят, — сказал он, уже начиная сердиться. — Нельзя ли подождать?
— Да я только на минуточку. Горе тебя всю жизнь давит, а рассказать можно за одну минуту.
— У вас опять печень болит? — спросил он.
— Нет, мне от вас нужен совет. Вы человек образованный, а я темная крестьянка.
— Какой еще совет? — нетерпеливо спросил он.
— Называйте как хотите, но мне необходимо с кем-нибудь поговорить. С сыном я разговаривать не могу, да и вообще с ним о таком не поговоришь. Я только рот открою, а он уже орет на меня. А на невестку и слов тратить нечего. Иногда на чердаке вешаешь белье, ну и перекинешься словцом со швейцарихой, только от нее сочувствия не дождешься; нет, кроме вас, мне поговорить не с кем. Сейчас я вам все объясню.
И не успел он изложить свое отношение к подобным исповедям, как Роза уже начала рассказ: она встретилась с одним человеком — он пожилой, работает в налоговом управлении, женатый, четверо детей. Немного подрабатывает после службы, кончает в два часа, потом столярничает. Зовут его Армандо, это он звонит ей по телефону в конце дня. Повстречались они в автобусе, и через две-три встречи он увидел, что ее башмаки никуда не годятся, и стал ее уговаривать, что он ей купит новые. Она ему сказала: бросьте глупости. Видать, у него у самого денег в обрез, хватит, что он ее водит в кино два раза в неделю. Все это она ему выложила, и все же, стоит им встретиться, он опять говорит, что хочет купить ей туфли.
— Я же все-таки человек, — откровенно сказала Роза, — обувь мне нужна до зарезу, но тут Бог знает что может выйти. Надену его туфли, а они меня и поведут к нему в постель. Вот я и подумала: надо мне с вами посоветоваться, брать от него туфли или нет?
У профессора покраснело не только лицо, но и лысина.
— Не знаю, как это я могу вам посоветовать…
— Вы же образованный человек!
— Впрочем, — продолжал профессор, — так как ситуация вполне гипотетическая, то я считаю, что вы обязаны сказать этому щедрому джентльмену, что он должен главным образом направить свои заботы на свое собственное семейство. Он поступил бы гораздо благоразумнее, если бы не предлагал вам подарки, а вы, со своей стороны, принимать их не должны. А если вы подарков не примете, он никаких претензий к вам, как к женщине, предъявлять не сможет. Вот все, что я считаю нужным вам сказать. И потом это ваше дело, а никак не мое. Но раз уж вы попросили совета, я вам дал совет — больше я ничем помочь не могу.
Роза вздохнула:
— По правде говоря, мне туфли вот как нужны. На мои смотреть стыдно, их словно коза сжевала. У меня новой обуви уже лет шесть не было.
В этот день после ухода Розы профессор, обдумав все ее беды, решил купить ей пару туфель. Его беспокоило одно: не ждет ли она от него подарка, не затеяла ли она все это, так сказать, в надежде, что он пойдет ей навстречу. Но так как это была только его гипотеза, без всяких доказательств, то он принял решение: пока нет никаких улик против нее, считать, что она спрашивала совет бескорыстно. Он подумал было, что надо ей выдать пять тысяч лир — пусть сама купит себе обувь и тем избавит его от возни, но тут же усомнился: нет никакой гарантии, что она истратит деньги по назначению. А вдруг она явится на следующий день и скажет, что у нее заболела печень, пришлось вызывать врача, и он взял три тысячи лир за визит — словом, не может ли профессор, учитывая эти неприятные обстоятельства, выдать ей еще три тысячи лир на обувь? Нет, этого допустить нельзя, и на следующее утро, когда служанка ушла в лавку, профессор пробрался в ее комнату и торопливо очертил на бумаге размер ее жалкой туфли — задача не из приятных, но он быстро ее выполнил. Вечером, в магазине около ресторана, где он любил обедать, он купил Розе пару коричневых туфель за пять с половиной тысяч лир — немного дороже, чем он рассчитывал. Но туфли были прочные, на шнурках, для улицы, на среднем каблуке — очень полезный подарок.
Он вручил их Розе на следующий день, в среду. Он был немного смущен, отдавая ей туфли; выходило, что, несмотря на все свои слова, он все же вмешался в ее дела. Но он считал, что этот подарок во многих отношениях психологически обоснован.