— Он арестован.
Так… Сижу в тесной, как карцер, кабине, лишенной воздуха и света. Мне душно, и я расстегиваю пуговицу у воротника.
— Это случилось в мае?
— Да, в ночь с восьмого на девятое.
— Кто арестовал его?
— Немцы.
— За что?
— Выяснить не удалось.
— А вы пытались?
— Могли бы не спрашивать…
Прощай, Жоликер! Прощай, товарищ! Из гестапо не возвращаются. Как оно добралось до тебя? С помощью техники или предательства?.. Вряд ли отец Данжан поможет мне разобраться и установить причины. Он только участник Сопротивления, честный француз, но не специалист по контрразведке. Жоликер для него был, есть и будет Анри Жоликером, хозяином маленькой велосипедной мастерской, приехавшим в город после оккупации и едва вошедшим в контакт с франтирерами и маки. Его арест — рядовая потеря для организации Сопротивления, а для меня тяжелый удар. Крылья беды простираются над исповедальней…
— После Жоликера что-нибудь осталось?
— Ничего!
— Вы не доверяете мне? — Я же говорю с вами…
— Это не ответ!
У Данжана новый приступ кашля. Он долго отхаркивается, и я чувствую, что у меня начинает першить в горле.
— Вы знаете больше меня, мсье. Даже то, что Жоликер замолчал. Не хочу быть бестактным и спрашивать вас, что это значит.
— Хорошо. Но он не мог ничего не оставить. Он ждал меня.
— Это так. В начале мая Анри пообещал принести чемоданчик.
— Где он?
— Не торопите меня, мсье!.. Я говорю: обещал, но не сказал: принес. Мы должны были встретиться в воскресенье здесь, но не встретились.
— Еще один вопрос, и я ухожу. Можно побывать у хозяйки Жоликера? Она, вероятно, что-нибудь знает.
— Лучше идите прямо в гестапо.
— Понимаю…
— Если вы действительно издалека, то уезжайте с первым же поездом.
— Спасибо. Прощайте.
— Не знаю, грешны вы или нет, но отпускаю вам все грехи. Идите с миром! Прощайте!
Окошко закрыто. Ни звука. Данжан растворился, как дым церковных свечей. Тем лучше — нам больше незачем видеть лица друг друга. Отныне мы не встретимся — разве что на небесах, куда таким неверующим, как я, вход, по всей вероятности, закрыт,
«Что ждет тебя в Париже, Слави?»
— Пока господин не вернется, я буду молиться святому Петру за его благополучие…
— Спасибо, Мария. Помолись лучше, чтобы скорее кончилась война.
Очень неуютно чувствуешь себя, когда в спину между лопаток упирается ствол автомата. Хочется закрыть глаза и — раз, два, три! — перенестись в детство. Маленьким я умел становиться невидимым. Это было просто. Стоило только произнести сказочное «Шнип, шнап, шнуре!», и волшебная шапочка сама собой оказывалась у меня на голове, а враги застывали с разинутыми ртами. В детских играх вообще все удается удивительно просто…
— Эй ты, руки на затылок!.. И не дергайся, пока не вывел меня из терпения!.. Руки!
Немолодой французский полицейский подталкивает меня к стене.
— Стойте тут. И не шевелитесь!
— Позовите офицера…
— Лечу, мсье!
Адская боль в крестце, и звезды перед глазами. Ноги подламываются в коленях. Сосед справа поддерживает меня плечом. Шепчет:
— Ради бога, прикусите язык!
— За что они нас?..
— Тише… Говорят, под мостом нашли, немца. Убитого.
— А мы-то при чем?
Полицейский, отошедший было к окну, возвращается и, на этот раз без предупреждения, бьет меня сапогом. Слышу свой крик и валюсь на соседа. На какое-то время возникает чувство покоя и умиротворенности, а потом снова боль и мерзкая вонь захоженного пола. Поднимаю голову и, слабый, как дитя, сажусь, опираясь на руки… Ну и ну, здорово же он натренировался!
— Внимание! Всем повернуться ко мне! А вас это не касается, красавчик?
Схваченный за шиворот, почти взлетаю и оказываюсь нос к носу с приземистым господином в штатском. По бокам его толпятся полицейские. У выхода из комнаты, расставив ноги, пасхальным херувимом улыбается часовой в полевой немецкой форме. На серо-зеленом сукне вермахта петлицы и знаки различия СС. Немца явно забавляет мой полет.
Приземистый господин обводит глазами комнату, и я невольно делаю то же. Задержанных человек пятнадцать. Три женщины. Кое-кого я видел раньше, на перроне вокзала, откуда несколько минут назад меня привели под конвоем в эту комнату, не сказав за что и не слушая протестов.
— Я инспектор Готье, — говорит господин негромко и миролюбиво. — Сейчас вы подойдете к этому столу и положите документы. Без шума и вопросов. Подходите слева.