До свидания с доктором Гольдбергом еще больше двух часов, а меня не тянет гулять по улице, таща за собой две тени — собственную и филера. Не лучше ли пока позвонить фон Кольвицу и обрадовать его перспективой встречи? Телефонные разговоры должны прослушиваться, и я бы на месте сотрудников реферата[9] по наблюдению за иностранцами обязательно взял на заметку многозначительный факт знакомства славянина с оберфюрером СС. Если к тому же сегодня или завтра позвонит Эрика и назначит мне рандеву, то у гестапо прибавится забот по распутыванию узелков, и их как раз хватит на тот срок, который нужен мне, чтобы доехать до Рима.
Телефон занят. С небольшими перерывами звоню снова и достигаю цели.
— Дежурный по реферату штурмфюрер Траксель.
— Мне нужен оберфюрер фон Кольвиц.
— Кто говорит?
Называю себя. Пауза, за которой угадывается удивление.
— Оберфюрер дома. Позвоните ему туда.
— Я не знаю номера.
— Сожалею, но не могу помочь. Что передать?
— Скажите, что я приехал вчера и буду польщен, если оберфюрер навестит меня в отеле «Кайзергоф».
Любуюсь собственным нахальством и добавляю совсем уже нагло:
— Боюсь, что дневные часы будут заняты делами. Оберфюреру лучше рассчитывать на вечера.
Пока суд да дело, пока изучение связей Багрянова с фон Кольвицем и Отто Делиусом, завизировавшим письмо министерства, поглотит время и внимание чиновников реферата и внесет некоторую путаницу в их представление о болгарских коммерсантах, я могу быть относительно спокоен за свою безопасность. Эрика и евангелие довершат остальное. Если даже гестапо пока и не догадывается о ее контактах с ОВРА, то после нашей встречи обязательно попытается логически установить, какие обстоятельства мешают жене полковника пользоваться почтой при сношениях с Римом. Отсюда рукой подать до вывода, что Багрянов — курьер разведки союзника, проверяющий надежность канала «Милан — Берлин». Запросы в Париж и Марсель выявят любопытный факт существования синьора Ланца и мсье Каншона, обеспечивающих страховку, и дадут почву для второго непреложного вывода: Багрянов еще не раз и не два посетит столицу рейха со своими деликатными делишками… Фон Кольвиц — РСХА, Делиус — скорее всего абвер, Эрика — ОВРА; клубок, в котором не сразу найдешь концы. Третий и окончательный вывод: пусть Багрянов спокойно едет в Рим и думает, что перехитрил всех. Когда он объявится в Берлине еще раз, мы возьмем его в оборот и вытряхнем из него всё…
Еще раз… Увы, господа, должен вас разочаровать: другого раза не будет, поскольку у меня чертовски много обязанностей в качестве владельца «Трапезонда». События складываются так, что София скорее всего надолго прикует к себе мои интересы. Об этом уже предупредил меня Центр. Двойная игра царя Бориса, пропустившего германские войска по болгарским дорогам на территорию Румынии и открывшего порты для стоянок подлодок гроссадмирала Деница, не оставляет сомнений, куда и как повернут руль болгарской политики. Если бы не трагедия в Монтрё и не провал берлинского радиста, Центр ни за что не передвинул бы меня из Софии в эти трудные месяцы. Но Москве нужно было знать точно, что же случилось с Жоликером, а берлинская группа без средств и нового шифра как без рук — и вот я здесь… Охраняйте меня получше, господа!
Я бросаю взгляд в зеркало и огорчаюсь. Куда подевалось лицо, над которым Багрянов трудился целое утро? Это не легкая озабоченность, а усталость, раздумья, тревога — совсем не то, что необходимо при визите в имперское министерство экономики. Улыбнись-ка, Слави! Нет, не так — чуть-чуть, самую малость, чтобы чувствовалась искорка надежды и просвечивала подобострастность. Ты ведь будешь говорить с министериальдиригентом Гольдбергом — ответственным чиновником министерства… Вот так, совсем хорошо. А теперь поклонись. И поправь галстук… Удачи тебе, Слави!
Дверь номера не закрываю, словно по рассеянности. С портфелем под мышкой прохожу мимо комнаты горничной и, заглянув, нахожу в ней Марику.
— До вечера, Марика. Помните: вы обещали мне разделить мой кофе.