— Неужели? Знакомый мотив. Что же случилось с этим Неведомским? Сошел с ума и влюбился в статую?
— Немного иначе: влюбился в статую и сошел с ума. Минуй, как говорится, нас пуще всех печалей… Ни для кого из простых смертных эти интрижки с богами добром никогда еще не оканчивались. Ну, может, кроме Пигмалиона.
— Да, я тоже невольно припомнил этот сюжет.
— И то, кто знает, как у них сложилась дальнейшая семейная жизнь… Знаем только, что этот кипрский художник получил в дар от Венеры красавицу жену, словно из слоновой кости. Как живую.
— Да-да, припоминаю. Сделал Афродите хороший подарок — преподнес белую с вызолоченными рогами телку — и никакого вымогательства и уж тем более шантажа. Я хочу сказать, Пигмалион вел себя скромно, не требовал у богини непомерно: оживи мне статую — и все тут! Нет, это и называется разумные требования: нельзя ли, мол, мне жену, такую же красивую, как статуя.
— Да-да… Кипр изобиловал продажными женщинами, а художнику Пигмалиону хотелось чистоты, — вздохнула Вера Максимовна, никак не отреагировав на слова «шантаж» и «вымогательство».
Как всегда, она была на страже чистоты и порядка.
Глава 10
— Как ее зовут, Дамиан? — осторожно поинтересовался Кленский, когда Дамиан закончил рассказ о своем «путешествии».
— Кого?
— Ну, ту девушку?
— Которую?
— Ту, у которой муж с топором, ревнивый?
— Звать ее, Кленский, не Венера… — Филонов с интересом взглянул на журналиста. — Хотя выглядит не хуже.
— Так как же?
— Вита.
— Вита?! — растерянно повторил журналист.
— Да… А что?
— И где же, разрешите вас спросить, находится тот дом?
— Хотите попытать счастья?
— Нет, просто люблю парных цыплят…
— Ну, тогда я вам непременно объясню, где находится тот дом. Хотя выглядит он, надо сказать, крайне мрачно. И там может быть опасно.
— Все равно скажите!
— Но у меня к вам тоже вопрос…
— Да?
Филонов скрылся в своей палатке и вернулся с довольно тяжелым свертком.
— Что вы можете сказать об этом предмете?
— Что это? — Владислав Сергеевич осторожно развернул бумагу.
Перед ним лежал какой-то обломок…
— Это было в рюкзаке Нейланда.
— Мрамор? — изумленно заметил, разглядывая обломок, Кленский.
— А вы как думаете?
— Я думаю, это мрамор. Очевидно, фрагмент какой-то мраморной скульптуры…
— Фрагмент мраморной статуи?
— Похоже, — Кленский как зачарованный смотрел на находку, — похоже на мраморную лодыжку… «Шедевр лучших времен искусства ваяния…» И это обнаружилось в Яшином рюкзаке?
— Представьте. Вот такая мраморная расчлененка… Как вы думаете, этот фрагмент может иметь отношение к коллекции Неведомских?
— Откуда вы знаете об этой коллекции, Дамиан?
— Мне тут давеча Вера Максимовна о ней обмолвилась. Говорит, что кое-что может тут быть спрятано.
— Если б знать где! — мечтательно покачал головой Кленский.
— Но ведь искали?
— Еще как! Все обшаривали. И неоднократно — за долгие годы. Только что воду в реке не осушали…
— А что? Может быть, и правда в Мутенке? Там такие илы… Я слышал, так огурцы хранят — заколачивают герметично бочку с огурцами и опускают на дно реки или озера. И они там не портятся. Сохраняются, сколько хочешь…
— Ну, не знаю…
— К тому же дети ведь такие проныры… Вечно везде шныряют, лезут повсюду…
— К чему это вы?
— А что, если это «мальчуганы», детки из «образовательного учреждения», нашли клад Неведомских? Ну, вдруг? Может такое быть?
— Вы так думаете? — немного удивился Кленский. Но лишь немного.
— А что? Вполне может быть. Ведь усадьбу «мальчуганы» унаследовали, можно сказать, от помещика.
— Тогда можно предположить и вовсе невероятное…
— Что именно?
— А что, если клад «нашел» ураган? — вдруг неуверенно предположил Владислав Сергеевич.
— Ураган?
— Тут ведь нынешним летом был страшный ураган. Говорят, эти погодные катаклизмы из-за глобального потепления! От того, что теплые течения в Мировом океане поменяли свое направление…
— И что же?
— Да смерч тут пронесся, понимаете? Из речки тогда всю воду высосал. Деревья вырывал с корнем.
— А заодно — и вырыл клад?
— Такие случаи известны.
— Все может быть. Ураган вырыл клад, разбросал его…
— Возможно…
— А Яша нашел случайно в лесу этот мраморный фрагмент!
— Да… Прекрасную лодыжку какой-то Венеры, — задумчиво произнес Кленский. — «Шедевр лучших времен искусства ваяния…» Помните, именно так у Яши в записной книжке написано.