Зимин жадно впился в Женькины губы, одновременно с тем расстегивая молнию на ее праздничном платье. Провел самыми кончиками пальцев вдоль позвоночника, едва касаясь, но никогда Женя не знала ничего более нежного и более возбуждающего, чем этот легкий жест. И снова все было, как в тот раз. Только теперь было еще жарче, еще слаще. Потому что оба истомились за те полчаса, что не видели друг друга. У обоих столько мыслей в головах пролетело, столько всяких 'за' и 'против', что теперь уже не хотелось терять ни минуты, секунды — и той было жалко.
Женькино платье так и осталось сиротливо лежать в прихожей. А им с Олегом пришлось ютиться на таком неудобном узком диванчике…
… Весь мир вокруг перестал существовать. Не было ничего и никого, только два бесстыдно обнаженных тела на узком диване сверкали бледностью в огнях праздничной гирлянды, мелькающих крошечными цветными вспышками на елке. Очнулись только, когда после разливистого перезвона куранты начали торжественно отсчитывать последние секунды уходящего года.
— А шампанское? — подхватилась Женя. — В холодильнике, надо же достать…
— Это все условности, — успокоил ее поцелуем Олег. — Мы с успехом выпьем его чуть позже.
— Ну надо же хотя бы одеться, — слабо засопротивлялась Женя. Слишком слабо, чтобы настоять на своем.
— Ничего, это у нас карнавальные костюмы такие, — в очередной раз поцеловал ее Олег. — Адама и Евы. Одетой и с шампанским ты встречаешь каждый новый год. Почему бы ради разнообразия не встретить его голыми и без шампанского?
Женя счастливо рассмеялась:
— Ты забыл — как встретишь новый год, так его и проведешь.
Зимин усмехнулся:
— А что, я очень даже за! Целый год вместе и голыми!
Соседи сверху, видимо, собрали за праздничным столом совсем немаленькую компанию, потому что даже через бетонное перекрытие отчетливо слышалось, как гости шумно отсчитывали удары:
— Семь! Восемь! Девять!
— Не забудь загадать желание, — напомнил Олег.
— Ты думаешь, оно исполнится? — боясь слишком откровенно высказать счастье, спросила Женя.
— Обязательно исполнится, если мы загадаем одно и то же.
Год закончился двенадцатым ударом курантов и дружными криками 'Ура' у соседей, и вместо традиционного бокала шампанского Олег долго, безумно долго и бесконечно страстно целовал Женю. Оторвался от нее на миг, чуть-чуть отстранился, словно желая запомнить ее на всю жизнь такой, налюбоваться вволю отражающимися от ее шелковистой кожи разноцветными огоньками гирлянды, снова поцеловал, теперь уже легко и нежно:
— Ну всё, теперь целый год вместе и голыми. Вот только давай диван разложим — в прошлый раз было удобнее.
И от этого нейтрального, казалось бы, замечания Женя сконфузилась, сжалась вся, как от удара. Зимин понял, сказал твердо:
— Перестань. Хватит. Что было, то было. По крайней мере, я не жалею. Когда-нибудь мы еще спасибо скажем Городинскому. Потому что если бы не он, я бы и по сей день знал тебя всего лишь как Катькину соседку. Хватит. Да и в чем ты виновата? В том, что послушно выполнила его волю? Так это вроде как больше моя вина, чем твоя, это ведь я потребовал тебя в качестве подарка. Правда, я сделал это только для того, чтобы ты поняла, кто он есть на самом деле. Я, конечно, подозревал, что ты для него — лишь одна из многих, но все-таки оставался пусть ничтожный, но реальный шанс, что он действительно влюбился, по настоящему. Алину-то он никогда не любил, я это точно знаю. Вот я и решил таким образом или чувства его к тебе проверить, или показать тебе, что ты для него ноль, а сам он — полное ничтожество. Если бы он тебя любил, ему было бы наплевать на мои угрозы, понимаешь? Разве мужчина отдаст любимую женщину на поругание другому мужику? Никогда на свете, если только он не последний козел. А он тебя не только отпустил, а даже заставил. Вот только ты… Я-то думал, ты сразу поймешь, когда он тебе предложит изобразить из себя подарок. А ты… Сильно ты меня в тот раз разочаровала, очень сильно. Так что вины твоей нету, разве что шея длинная, как у жирафа, а резьба мелкая, доходит долго. А в остальном — моя вина. Я выдвинул дурацкое требование, я нахрапом ворвался и практически изнасиловал. Моя вина…
— Нет, — покачала Женя головой. — Моя… Я должна была вести себя по-другому. Только знаешь, я ведь тоже ни о чем не жалею. Я ведь тогда для себя решила: только попробую. Если будет очень противно — выгоню, не буду заставлять себя через силу. А ты вот только прикоснулся… И больше я уже ничего не помню…
— Ах вот как? — иронически воскликнул Олег. — Вот это хороший комплимент! 'Ничего не помню'. Спасибо, родная!
— Нет, ты не понял, — улыбнулась Женя. — Это ведь я себя перестала помнить в ту минуту, не тебя. Только себя и того урода. Потому что с той минуты был только ты.
— Ну, это уже лучше, — удовлетворенно хмыкнул Зимин. — А знаешь, почему я тогда пришел? Я вот никак не мог забыть того видения. Как ты стоишь передо мной в распахнутой кофточке, нагло так на меня смотришь, а в глазах такой страх, такая тоска! И застывшие слезы. Вот как будто сердце перевернулось. И жалко тебя стало, и…
— И?.. — настойчиво переспросила Женя.
— И не знаю. Только никак эта картинка из головы не выходила. Злой был ужасно. На Городинского твоего. Потому что сволочь он редкая. И на тебя злился страшно. За то, что ты такая дура. Так почему-то обидно стало. И ничего с собой поделать не мог. Шел к тебе, сама знаешь, за чем именно шел. И в то же время хотел на облом нарваться. А если бы нарвался — страдал бы, как последний дурак. Одно точно знаю — нарвался бы на облом — в третий раз не пришел бы.
— Гордый? — обиженно спросила Женя.
— Наверное. Так что хорошо, что всё произошло так, как произошло. Я не разочарован. Надеюсь, ты тоже?
— О, да! — засмеялась Женя. — Это еще очень скромно сказано! Вот только знаешь… Как быть с Алиной? Я ее, конечно, не знаю, но мне ее так жалко.
Олег вздохнул:
— Жалко, согласен. И мне жалко. Да только… Она ведь все знает. Нет, не по именам, конечно, и не всех его любовниц наперечет, но она точно знает, что они у него есть. Она ведь неглупая женщина, очень неглупая. И я уверен, что тому стрекозлу отольется каждая ее слезинка. Она наверняка уже приняла к этому меры. По крайней мере, я точно знаю, что бренд 'Дмитрий Городинский' официально принадлежит ей. И именно она стрижет с него купоны. А сам он получает с концертов и записей копейки, он ведь бесправный, как новорожденный котенок. Так что если кого и можно в данной ситуации по-настоящему пожалеть, так это Городинского.
Зимин на мгновение притих, и вдруг предложил с легким смешком:
— Слушай, а давай завтра к Алине завалимся? Ну, надо же человека с новым годом поздравить! Представляешь себе его рожу?
От такой перспективы Женя похолодела:
— Ты что?! С ума сошел.
— Нет, правда, — оживился Олег. — Серьезно, Жень. Коль уж нам с тобой теперь суждено как минимум год вместе и голыми, мне придется тебя познакомить с Алиной. Потому что кроме Катьки и ее оглоедиков в моей жизни есть только один человек, с которым я непременно должен поделиться радостью. И человек этот — Алина. Так что мне по любому придется тебя с ней познакомить. И в панику пусть впадает Городинский — тебе бояться больше нечего.
Несмотря на его уверения, Женю подобная перспектива все-таки не радовала. Впрочем, стоит ли сейчас заморачиваться проблемами будущего? Зато был в его фразе оригинальный момент. Женя улыбнулась:
— Так а мы и к Алине твоей голыми пойдем?
Зимин тоже не сдержал улыбки:
— Нет. Я думаю, по такому случаю мы с тобой все-таки оденемся, да?
И тут раздался звонок в дверь. Оба дернулись от неожиданности, посмотрели друг на друга с таким сожалением, что сразу же рассмеялись.
— Катька, — уверенно сказал Олег. — Ну и пусть звонит. Ей есть, кем кроме нас заняться, правда? А у нас с тобой дел по горло, надо наверстывать упущенное, да?
— Да, — прошептала Женя и окунулась в счастье.