Феофил Фатеевич пребывал в полной растерянности. Его рот изобразил слабое подобие улыбки, в глазах стоял ужас. Он еще не знал, чего от него хотят, но активность молодого человека пугала.
Потап тем временем приступил к осмотру помещения.
— Послушайте… — вышел наконец Буфетов из оцепенения, — а вы ничего не путаете? Вы думаете, что он мой сын?..
— А по вашему — мой? Да вы похожи как две капли воды! — заверил Мамай. — Если ваши волосы накрутить бигудями, покрасить вас гуталином, придавить нос и испугать — вас от него вообще не отличить. У него даже отчество — Феофилович.
— Ну, мало ли, — пытался перечить Буфетов, — Феофиловичей бродит.
— Если вы во всей Африке найдете еще хоть одного Тамасгена Феофиловича — можете выколоть мне глаз.
— А почему… почему в Африке? Кажется, его мать была с Кубы…
— Ищите где хотите, — отрезал чекист, — все равно не найдете.
Шататься по материкам, чтобы потом колоть такому молодцу глаза, было делом нешуточным, и Феофил Фатеевич был вынужден поверить на слово.
— А где же вы его нашли? — задал Буфетов последний и, как ему показалось, провокационный вопрос.
Но на все вопросы у Мамая были ответы. Безжалостно улыбнувшись, он сообщил:
— Я подобрал вашего ребенка на Курском вокзале в Москве. Его били нищие расисты. Он пробирался к вам, но сбился с курса.
Феофил Фатеевич смахнул слезу, хотя веки у него были совершенно сухие.
— Так что будем делать, папаша? Сынок ваш находится здесь нелегально, без визы. Может, мы пока у вас укроемся?
— Буду рад, — печально произнес отец.
— У меня к вам просьба, — сказал Потап, удовлетворенный воссоединением семьи. — Мой приятель о ваших с ним родственных связях пока не подозревает. Так вы уж сразу не лезьте к нему целоваться. Не будем шокировать ребенка. Пусть адаптируется.
— Понимаю, понимаю, — закивал Буфетов. — А, скажите, он по-нашему понимает?
— Гена? Только со словарем. Но к словарю ему еще нужен переводчик. — Потап игриво ткнул Феофила Фатеевича пальцем в живот. — Ну, покажите нашу детскую комнату и идемте к вашему чаду.
Встреча прошла без лишних эмоций и плавно перешла в ужин. Эфиоп, уткнувшись в тарелку, уплетал родительские харчи с большим аппетитом. Буфетов угрюмо косился на сынишку, надеясь опознать в негритянских чертах что-нибудь свое. Мамай, пользуясь рассеянностью хозяина, подливал ему самогона, а сам налегал на маринованные грибы. Пили за отцов и детей, за беспризорников и дружбу народов. Под занавес вечеринки, загадочно подмигивая хозяину, Потап сказал тост:
— За ваши гены! Вы можете гордиться ими.
Феофил Фатеевич тяжело посмотрел на сотворенный им генотип, отвернулся к окну и прослезился. Прохныкав несколько минут, он уснул прямо за столом.
Неспешно покончив с ужином, старатели вышли на балкон.
— Это твой родственник? — осведомился эфиоп, глядя вдаль, где тусклыми фонарями обозначалась окраина Козяк.
— Скорее твой, — ответил бригадир, глядя туда же. — Тщательно обследовав генеалогическое древо, я выяснил, что вы с ним висите на одной ветке. Он твой папа.
Тамасген возмущенно засопел.
— Ты… сказаль… что я ему… сын?!
— Видишь ли, выдать тебя за его дочь было бы сложнее. Впрочем, если ты настаиваешь…
— Но как же он мог поверить?
— На то были свои основания. А что ты так pазволновался? Радоваться надо.
— Мы его обманули, — понурился эфиоп. Опять обман… Обманывать плохо…
— Чего-о! Это кто говорит? Это непорочная дева Мария говорит? Нет, если я не ошибаюсь, этот голос принадлежит самозванцу, который только и мечтает околпачить сотню-другую доверчивых провинциалов и загрести деньгу.
Усыновленный сконфуженно молчал.
— Причем, — обратился Потап к невидимому судье, восседающему где-то в черном небе, — прошу заметить, ваша честь, что я за свою невинную ложь не взял ни копейки. Более того, я помог снять тяжкий грех с души раба божьего Феофила. Попрошу, Господи, записать это на мой счет, сдачи не надо.
Произнеся сию тираду, бригадир облокотился на перила и, плюнув вниз, проводил улетающий в бездну плевок равнодушным взглядом. Подумав, он вновь плюнул на землю, но на этот раз вложив в процедуру какой-то особый смысл.
— Высоко, — со значением сказал Потап.
— Высоко, — согласился Гена.
— И это все, что ты можешь мне сказать? Тогда я тебе скажу. Не исключено, что завтра мы проснемся совсем другими людьми. Нас будут называть на "Вы", и мы никогда больше не будем ездить в общественном транспорте. Нет! Возможно, такими людьми мы ляжем спать уже сегодня. Но перед сном надо потрудиться.
— Ты хочищь…
— Да, пора нам заняться своими прямыми обязанностями. Сейчас перетащим сюда коллекцию скульптур и будем делать вскрытие.
— Пилить?
— Пилить?! Пилить скульптуры — это святотатство. Что подумал бы твой, папа, застав тебя за таким занятием! Он бы отрекся от тебя тотчас же. Нет, пилить их мы не будем. К тому же, пока я буду елозить по бюсту пилочкой, я просто лопну от нетерпения. Есть другой способ. — Сказав это, Мамай многозначительно кивнул за пределы балкона.
— Не поняль.
— Знаешь, как орел расправляется с черепахой? Чтобы разбить панцирь, он сбрасывает ее с высоты на камни, а потом, если добычу не утащат шакалы, кушает…
Тамасген тревожно всматривался в лицо Мамая; намеки насчет сбрасывания с высоты ему не нравились.
— Я, разумеется, буду орлом, — продолжал бригадир.
Эфиоп, предчувствуя участь черепахи, приготовился к борьбе. — Ты, стало быть, будешь шакалом.
— А черепаха? — воспрянул африканец. — А-а! Поняль. Мы будем бросать бюсты!
— Я буду бросать, а ты будешь ловить.
— А бросать скульптуру — это не свинство? — ехидно скривился эфиоп.
— Нет. Это политическая акция. Кстати, какие у тебя отношения с коммунистами?
— Никаких.
Ученик строго оглядел пророка.
— Твоя аполитичность меня пугает, Гена. Такие, как ты, часто становятся безропотным орудием в руках авантюристов! А твоего дедушку никогда не расскулачивали? Нет? Жаль. Моего тоже. А был бы хороший повод поквитаться. Ладно, будем квитаться без повода.
Глава 9. Акт вандализма
Ночью, прихватив с собой санки, старатели покинули отчий дом.
В небе пылали суставы Большой Медведицы. Лунный свет заливал асфальтированную улицу Мира, часто проваливаясь в ее выбоинах. На веревках скрипело окаменевшее белье. В подъездах гуляли сквозняки и курили влюбленные. Жалобно выл заплутавший ветер.
— Я полагаю, — деловито начал бригадир, когда они вышли на финишную прямую — улицу 42 года Октября, — я полагаю, что с техникой отмывания золота ты не знаком. Тогда внимай инструкциям и повышай квалификацию. Позиция будет такова: я работаю на балконе и метаю тебе бюсты; ты — караулишь внизу. Вождей буду метать с интервалом в две минуты, за это время ты должен успеть выскочить из укрытия, осмотреть место происшествия, снять анализы и подать мне знак. В случае успеха прячешь слиток в рюкзак и мчишься с ним ко мне. И не вздумай откусить кусок! Я проверю. Если по техническим причинам бюст окажется пустым, беги за угол, чтоб не прибило, и жди следующего.
— Жильцы могут проснуться, — засомневался Тамасген; — спрашивать меня будут… Что я им скажу?
— Ничего не говори. Хотел бы я посмотреть на того умника, который, увидев среди ночи твою рожу, решился б задавать вопросы. В крайнем случае покажешь язык. Весь. Как на приеме у лор-врача. Клиент упадет в обморок.
— А получится? — в голосе эфиопа слышалась досада.
— Ну, если с Элеонорой получилось… Ты только сейчас не высовывайся, — предупредил Потап, замедляя шаг перед гостиницей. — Если сейчас ее смена, то второго раза она не перенесет.