В этом месте поверенный умолк и покосился на заведующую, готовый в любую секунду придушить ее подушкой за недоверчивость. Какое-то время она молчала, отведя обманчиво спокойный взгляд в угол.
— Так вы девками собрались спекулировать? — сообразила наконец она.
— Побойтесь бога! Почему сразу спекулировать! — попятился Потап, пытаясь предотвратить назревающий конфуз. — Вы не совсем правильно поняли…
— Так будете или не будете?
— Не будем! — торопливо заверил он. — Никакой спекуляции. Цены назначим самые божеские.
— Ты вот что, — отрубила заведующая, — передай своему начальству, чтоб голову не морочил. Тут народ простой и всяких там педикюров и прочих развратов не потерпит. Надо бордель — сделаем, а больше ничего не просите. Мне мое имя дороже. Так-то.
В ходе непродолжительных переговоров была достигнута договоренность о том, что весь нынешний трудовой коллектив сохранит за собой рабочие места. О благополучном исходе встречи представитель обещал телеграфировать начальству немедленно.
Потап почтительно вывел заведующую под руку из номера, назвал ее мамочкой и попросил обогреватель. В коридоре, в подозрительной близости от двери Мамая, возилась уборщица, усердно натирая и без того чистый пол. "Подслушивала" — догадался Мамай. Но эта догадка его только развеселила, ибо тайна, открывшаяся уборщице, была далека от той тайны, которую он с собой привез. Настоящую тайну Мамай держал при себе и не собирался ею ни с кем делиться.
Вскоре изголодавшийся устроитель борделей жевал пельмени в столовой "Шехерезада". Глядя в тарелку, он старался думать о деле, но в голову почему-то лезли фантазии самого вульгарного свойства. Сперва ему представилась Элеонора, натягивающая на мясистую ногу черный чулок. Затем с криком "Давай, работай давай!" вместо нее явилась и сама заведующая в неглиже…
Аппетит пропал. Гадливо отодвинув тарелку, Потап рассеянно посмотрел по сторонам. В столовой было скучно. Каждый был занят своими пельменями. Складывалось впечатление, что посетители сюда приходят не на обед, а на работу и, добросовестно пережевав положенную порцию, уходят отдыхать.
Вдруг Потап уловил на себе чей-то взгляд. Из-за соседней стойки, прячась за спинами едоков, за ним подглядывал полутораметровый человек в офицерской ушанке.
— Эй, пацан, поди сюда, — поманил его Мамай.
Мальчишке оказалось около пятидесяти. Он подошел чеканным шагом, отдал честь и подобострастно задрал подбородок. Потап почувствовал себя неловко. Заводить беседы с местным дурачком ему не хотелось.
— Извиняюсь, — буркнул Потап. — Обознался.
Мужичок понимающе улыбнулся и снял шапку, обнажая теплую плешь.
— Здравия желаю, — по-крестьянски склонился убогий.
— Ну, чего тебе? — грубовато спросил Мамай. А на, ешь пельмени и уходи. Иди, понимаешь? Ту-ту-у! Кушай и иди на улицу. Там Дедушка Мороз всем подарки раздает. Понимаешь?
Дурашка глупо поморгал глазами, но к угощению не притронулся.
— На работу не возьмете? — неожиданно попросил он.
— Извини, брат, не могу, — раздраженно ответил Потап, переходя к другой стойке.
Убогий не отставал. Вежливо подождав, пока Потап допил какао, он дернул его за рукав:
— А может, возьмете?
— Это опять ты? Я же сказал.
— А вы возьмите.
— Хорошо, возьму, возьму, — уступил Мамай, надеясь отделаться от слабоумного по-хорошему. Что ты умеешь делать?
— Ничего, — серьезно ответил убогий.
— Я имею в виду карандаши точить, подметать, клей намазывать — умеешь?
— Не умею. Я военный.
— Военный? Ну, тогда, брат, сложнее, для тебя только одна вакансия — директор советской власти. Будешь?
— А где?
— Да везде! — Потап сделал широкий жест и быстро направился к выходу.
Новоиспеченный директор советской власти преданно потрусил за ним.
— Так не пойдет, — блеял он. — Что это за работа. Я про такие должности никогда и не слышал. Вы все выдумываете, а мне не до шуток.
В душе Потапа зародилось сомнение. Он остановился и присмотрелся к убогому повнимательнее. Мужичок рассуждал вполне здраво, да и вид у него был почти как у нормального.
— Так ты что, — негромко спросил Потап, — не дурачок, что ли?
— Никак нет. Майор запаса Атамась. Майор — звание, Атамась — фамилия…
И в подтверждение своих слов Атамась предъявил фотографию, с которой на оторопевшего Мамая смотрел бравый вояка в майорских погонах, удивительно похожий на самого Атамася.
— Тьфу! — возмутился прозревший устроитель борделей. — Ну, ты, майор, даешь! Чего к гражданскому населению цепляешься?
— Насчет работы я.
— Какой такой работы! Как ты, такой бестолковый, до майора дослужился? С таким ростом в армию вообще не берут!
— Я ведь могу и швейцаром, — убежденно заявил отставник. — Дисциплину буду соблюдать и порядок. Да разве ж мы не понимаем!
Потап вновь вернулся к мысли, что перед ним сумасшедший, и, с трудом сдерживая себя, заговорил:
— Слушай сюда. Назначаю тебя швейцаром. Прямо сейчас. Стой здесь и никуда не уходи. Следи, чтоб двери громко не хлопали. Все. Завтра приду — проверю.
До хлебного магазина Потап добрался почти бегом, завернув за угол, перевел дух.
— Могу смотрителем быть, если доверите, — раздался за спиной уже знакомый голос.
Мамай метнул в преследователя многообещающий взгляд.
— Любезный, я кто, по-вашему? Председатель биржи труда? Работодатель из Бразилии? Или тебе просто в бубен дать?
Майор испуганно присел и стал от этого совсем крошечным.
— Вы бордель открываете или не открываете? _ взвизгнул он капризным голосом. — Мне сестра сказала, что вы там за управляющего будете! Я к вам на службу! Швейцаром. Или смотрителем. Или сторожем. Дисциплину соблюдать. Берете или нет?
Мамая поразила страшная догадка.
— Иди к черту, — зашипел он, наступая. Или я тебя…
На этот раз Атамась проявил завидную сообразительность. Он исчез так быстро, что у Потапа исчезла необходимость заканчивать начатую фразу.
Вторую половину дня Потап Мамай посвятил изучению города. Неутомимо вглядываясь в вывески учиреждений, он исследовал улицы и переулки центра, рисовал в блокноте топографические карты, загадочные знаки, делал пометки. При этом Потап действовал по какой-то ему одному известной системе и ни разу не повторял уже пройденный маршрут. Из архитектурных сооружений экскурсанта интересовали школы, детсады, торги и конторы. Но на их фасады он не обращал внимания. Обнаружив нужное заведение, Потап быстро проникал вовнутрь и вступал в деловую беседу с техническим персоналом в лице вахтеров и завхозов. Разговор длился недолго и чаще всего приносил визитеру чувство удовлетворения, после чего в его блокноте появлялся очередной жирный крест. Лишь иногда общение с вахтером делало Потапа серее тучи, и, озабоченно покусывая губу, он ставил на карте вопросительный знак.
К шести часам вечера, обзаведясь уймой новых знакомых, Потап вышел к площади Освобождения (бывшей Октябрьских Завоеваний). Экскурсия была окончена и подведя ее итоги, экскурсант мог покляться, что милее города он в жизни не встречал. Ни напыщенная Вена, ни романтический Париж, ни чопорный Лондон не произвели бы на него такого приятного впечатления, какое произвели Козяки. Конечно, районный центр заметно уступал центрам европейским в количестве дворцов в стиле барокко, костелов и соборов различных богоматерей. Но, с другой стороны, в тех же пресловутых столицах вряд ли можно было отыскать такие смешные улицы и неказистые домики, из которых, собственно, и строился архитектурный ансамбль Козяк. К тому же Потап был не настолько придирчив, чтобы обращать внимание на подобную чепуху. Эстетические удовольствия интересовали его мало. Ему хотелось большего. Он искал счастье.