Мамай задумчиво посмотрел на негра.
— Что? — насторожился Гена, уловив его пристальный взгляд. — Что? Все-таки решиль поиздеваться? Бить будешь, да?
— Заткнись, — тихо ответил бригадир. — Тебе уготована иная участь. Пора бы тебе пошевелить хоть пальцем ради нашего общего дела. Так вот, возможно, придется женить тебя на дочке местного мэра. В качестве приданого затребуем памятник. Я б и сам за это взялся, но тогда потребуются дополнительные расходы на шоколадки и прокат костюмов. А ты иностранец, за тебя любая пойдет.
— Но я ее даже не видель!
— Ну и что? Она тебя тоже еще не видела. И слава богу. А что ты так разнервничался? Я ведь не предлагаю тебе платить ей алименты. Потребуется лишь временный брачный союз. Трех дней будет вполне достаточно.
— А если у мэра сын?
— Тогда ты выйдешь за него замуж, — невозмутимо заключил бригадир. — В этом случае трех дней также хватит.
— Кому хватит?
— Всем хватит.
— Я не пойду замужь! — запротестовал Тамасген.
— Еще как пойдешь.
— Не пойду!
Мамай нахмурился:
— Ты мне друг или куриная ляжка? И вообще — ты мне должен.
— Все равно не пойду, — продолжала упрямиться разборчивая невеста.
— Ладно, я тебе заплачу.
— Я не продаюсь!
— Ой, только не надо становиться в позу, я не скульптор. Разумеется, я не могу ручаться за мир потусторонний, но в этом мире продается все, причем по устойчивым ценам. И ты, между прочим, далеко не самый дорогой товар. Боюсь, что в лучшем случае тебя можно отнести к разряду уцененных вещей. Я могу выразить твою стоимость в любой валюте. В чем тебя оценить? В купонах? Рублях? А может, в тугриках? Ну ладно, хоть ты и уцененный товар, будем определять цену в долларах, дабы уберечь тебя от инфляции. Начнем? Ну миллион, само собой, я предлагать не буду. Не будем смешить курей. Сто тысяч, понятное дело, — тоже. Начнем с разумной цифры. Согласен ли ты поступить в мое полное распоряжение, скажем, за сто долларов?
— Нэт! — категорически заявил негр.
— Хорошо. Утроим ставку — триста.
— Да, — чуть помедлив, согласился Гена.
— Тогда возьмем середину — двести. Двести баксов — и ты — моя ходячая собственность.
— Н… не…
— Подумай! В твоем положении я бы не кочевряжился.
— Да.
— Вот и ладненько. А за сто девяносто готов? Ну какая разница — двести или сто девяносто? Всего на десять меньше!
— Готов, — кивнул эфиоп.
— Сто восемьдесят, — продолжал сбивать цену Потап. — Ну? Не забывай, что ты нищий.
— Согласен.
— Сто семьдесят. Ты мне должен деньги, украденные тобой из чайничка. Сто семьдесят.
— Хорошо.
— Сто шестьдесят.
— Нэт!
— Ладно, сто шестьдесят пять.
— Я не продаюсь, — вернулся на прежние позиции Гена.
— Ну за сто шестьдесят шесть, я думаю, продашься.
— Согласен. Но ни доллара меньше.
— А центов пятьдесят уступишь?
— Ни за что!
— Тогда хоть двадцать.
— Да.
— О тридцати, надо полагать, и просить не стоит?
— Больше не дам.
— Ну, вот: ты стоишь сто шестьдесят пять долларов восемьдесят центов, хотя это и явно спекулятивная цена. Такие деньги можно дать при условии, что на тебе будут дорогие вещи, хотя бы долларов на сто шестьдесят. Оставшиеся пять долларов восемьдесят центов и есть твоя настоящая цена. Ну что, пятидолларовый пророк, идешь ко мне на службу?
Тамасген покорно вздохнул.
— То-то, — одобрительно усмехнулся Мамай.
Он подошел к окну, распахнул форточку и закурил, стараясь выпускать дым на улицу. В комнату ворвалась прохлада.
— Но ты не слишком обнадеживайся, — продолжал Потап. — Твоя женитьба — лишь один из возможных вариантов. Пока я еще не принял окончательного решения. Придется ограничиться решением промежуточным. И это значит, что пора собирать бригаду. А то как-то некрасиво получается: бригадир есть, а бригады нет. Мне нужны помощники. От тебя, паразита, ведь никакого толку, одни убытки. Впрочем… я дам тебе еще один шанс реабилитироваться. Может, тебе все-таки удастся оправдать свою стоимость. Или хотя бы ее часть. Все объясню потом, а пока давай неси чай. И попроси у папаши хлеба, масла и сыра.
Чаепитие затянулось до полуночи. После трех чашек Мамай разрумянился и заметно подобрел. К завершению ужина он уже ценил чернокожего приятеля никак не меньше десяти долларов. Кроме сахарницы и тарелки с печеньем перед ним стояла наполовину опустошенная банка с абрикосовым вареньем, на которую Потап взирал уже с некоторым отвращением.
— С детства люблю сладости, — говорил он, устало откинувшись на спинку стула. — Когда я наконец добуду эту золотую болванку, буду жрать только пьяную вишню в шоколаде, ассорти такое есть.
— А я люблу груши свежие, — мечтательно произнес африканец, — и женщин, бэлих. Когда ты добудешь эту золотую больванку и дашь мне мою маленькую часть — сразу заведу себе жену с белой кожей.
— Ну, твою маленькую часть мы обсудим позже, а вот нужная тебе женщина у меня на примете имеется. У нее этой белой кожи — видимо-невидимо. На четверых хватит. За ночь не обтротаешь. Я вас познакомлю. Да ты ее и сам должен знать. Дежурную из гостиницы помнишь? Элен! Во, она самая. Кстати, ты, кажется, тоже поразил ее воображение. Но только, чур, до разрешения вопроса с мэром никаких серьезных шагов не предпринимать. Ты должен беречь себя для дела. Но — тсс! Тише! По-видимому, дела финансовые заботят не только нас. Слышишь? За стенкой… Это соседи. И, судя по суммам, которыми там оперируют, они нас обскакали.
Старатели вскочили и на цыпочках приблизились к стене, надеясь подслушать разговор. Слова сливались в сплошной гул, и их нельзя было разобрать. Наиболее отчетливо слышались числа. И числа были невероятные, известные только астрономам.
— У меня такое ощущение, — ехидно заметил Мамай, — что эти молодожены связывают свое будущее с нашим кладом. Эй! — позвал он, стукнув три раза кулаком в стену. — Э-эй! Тумаковы! Эдуа-ард! Не могли бы вы дать небольшой кредит двум бедным студентам?
— Какая сумма вас интересует? — крикнул в ответ Эдька после короткой заминки.
— Пары тысяч нам хватит, — резвился Потап.
— Ваши условия?
— Нам, студентам, положены льготы! Мы надеемся на скидку!
— Вообще-то я буду давать под двадцать процентов в месяц, но вам, как льготникам, одолжу под десять.
— Мы вам очень признательны! Когда можно получить?
— Заходите в марте, после пятнадцатого, когда откроется филиал нашего банка.
— Угу, зайдем, — буркнул Потап, укладываясь. — Гена, я рад за тебя, ты не самый последний идиот в этой квартире.
Такого же мнения придерживалась и Натка.
— Ты что! — нападала она на мужа. — Десять процентов! Взял хотя бы пятнадцать!
— Молчи, — огрызался глава семейства, — нельзя отпугивать клиента сразу. Вот смотри, десять процентов от двух тыщ — это двести. А за пять месяцев будет тыща чистого дохода. Поняла?
— И тогда мы купим мне шубу, — вставила она, — норковую.
— Нет, песец лучше носится, у него ворса длиннее.
— А норка богаче!
— А песец лучше.
— Нет, норка!
— Нет, песец!
— Козел.
— Если будешь оскорблять — останешься без шубы, — пригрозил Эдуард.
— Как это — без шубы? Ты будешь в кожаном плаще, а я без шубы? Фигушки!
— Зато у тебя сапоги есть ботфордовые.
— А у тебя — часы японские!
— А у тебя — свитер ангорковый.
— А у тебя — два золотых перстня!
— Хорошо, куплю тебе кольцо.
— Нет, лучше кулон и серьги комплектом.
— Жирно тебе комплектом.
— А тебе два перстня жирно!
Эдька перевел дух:
— Ты меня разоришь со своими замашками. Все женщины — невозможные люди. С ними нельзя вести никаких дел.