Первыми почувствовали неладное секретарши кооператива "Посредственник", арендующего соседний кабинет. Любознательные Галя и Валя стали замечать, что вечерами к "Реставратору" сходятся пассмурные личности. Сборища носили явно тайный характер, ибо чуткие ушки все тех же Гали и Вали не могли расслышать ни единого звука. Лишь изредка из недр кабинета № 6 доносилось глухое бормотание, похожее на проповедь попа. По всему было видно, что там проходят молебны. Вскоре выяснилось, что пасмурные личности — не кто иные, как свергнутые отцы города и с ними один негр. Всем стало ясно, что готовится что-то страшное. Чем тише было в "Реставраторе", тем больший переполох поднимался под крышей Дома творчества и за его пределами. Боясь быть замешанными в чем-то страшном, сорокалетние девицы ушли в декретный отпуск.
Конкуренты проникались к новому монстру завистью и уважением. Представители коммерческих кругов обивали порог могучей фирмы, пытаясь заручиться поддержкой и завязать партнерство.
Нe замедлил явиться и пожарный инспектор. Он вошел без стука, поставил на пол пустой портфель и строго посмотрел на сидящего за столом Куксова. Потомственный дворянин в свою очередь напряженно уставился на вошедшего.
— Сидите? — удивился пожарный.
— Сижу, — не меньше его удивился Владимир Карпович.
Инспектор постучал по деревянному шкафу и сказал:
— А зря. Здесь сидеть нельзя.
— Как это — нельзя? — не поверил Куксов, сидящий в этом кабинете вот уж восемь лет. — Как — нельзя?
— Так это. Пол у вас — деревянный, стол, стулья, подоконник — деревянные, шкаф и тот деревянный. Я уж про бумагу на вашем столе молчу. Обои небось тоже бумажные?
— Бумажные.
— Ну вот видите.
— Вижу. Ну и что?
— А то. Все это может сгореть за сорок секунд.
— Правда? — придушенным голосом спросил Куксов, обведя стены боязливым взглядом.
— Да. А если облить керосином, то и еще быстрее.
— Что же теперь делать?
Младший лейтенант посмотрел на него наивным коровьим взглядом.
— Придется опечатывать помещение, — заключил он.
— Как это — опечатывать? — продолжал недоумевать Владимир Карпович. — Из-за чего?
— Бумага у вас — бумажная? Бумажная. Значит, горит.
— А какой же ей еще быть?! Где вы видели небумажную бумагу?
— Ничего не знаю, — выразил сожаление инспектор. — Я только знаю, что пожароопасность у вас тут. Выходите, будем опечатывать.
— У вас нет никакого предлога! Я в этом помещении уже несколько лет! У меня все документы есть!
Младший лейтенант был неумолим. Он скучал. Открыв настежь двери, он жестом приглашал Куксова выйти.
Но в кабинет на полном ходу вошел Мамай.
— Приветствую вас, коллега, — дружелюбно протянул он руку инспектору. — Давно вас жду.
— Времени не было, — ответил пожарный, озадаченный столь теплым приемом.
— А вы чего здесь потеете? — обратился председатель к агитатору.
Владимир Карпович преданно схватил Потапа за рукав и зашептал:
— Вы как раз вовремя! Полюбуйтесь! Нас выгоняют!
— Сейчас все уладим, — сказал Мамай, освобождаясь. — Так в чем заминка, коллега?
— Так… пожароопасность у вас тут, — нерешительно заявил офицер, — третьей степени.
— Какой еще "третьей"? — вскричал Куксов. Вот вам все документы. Вот вам разрешения, вот вам заключения. Видите?
Пожарный внимательно просмотрел бумаги и затем сказал:
— Это не то. У вас какая фирма? "Реставратор"? А это документы на "Боже упаси".
— Какая разница? Здание ведь то же самое!
В полемику вступил Потап:
— Вы нас удивляете, Владимир Карпович. Разве вы не знаете, что пожарное, равно как и санитарное состояние здания ухудшается не по степени износа, а по мере заселения в него коммерческих организаций. Верно, коллега?
— Верно.
— Это ваш пустой портфель?
— Мой.
— Ну тогда присмотритесь к помещению повнимательнее. Возможно, вы изыщете какие-нибудь… э-э… скрытые резервы пожаротушения.
Инспектор, в сопровождении Куксова, приступил к более тщательному осмотру кабинета № 6.
Мамай тем временем осторожно достал из сейфа две бутылки самогона и как бы незаметно положил их на дно портфеля. Младший лейтенант, глядя в потолок, как бы невзначай оказался возле своего портфеля и взял его одной рукой.
— Ну как? — осведомился председатель. Изыскали?
— Изыскал, — задумчиво сказал пожарный, взвешивая свою ношу. — Но пока не все.
— Понял. Поищите еще.
Процедура повторилась. Мамай вложил еще одну бутылку, и инспектор вскоре вернулся на круги своя.
— А сейчас? — заинтересованно спросил Потап.
Инспектор оторвал от пола портфель и вновь опустил.
— Ну? — допытывался Потап. — Как пожароопасность? Снизилась?
— Почти, — ответил ненасытный младший лейтенант.
Мамай оторопел.
— Что? Ну, хорошо.
И, больше не таясь, извлек четвертую бутылку и раздраженно сунул ее в лапы пожарному.
— А огнетушитель у вас есть? — неуверенно проговорил инспектор.
— Нет! И не будет!
Инспектор с сожалением вздохнул, взял под мышку заметно потяжелевший портфель.
— Прощайте, коллега, — вежливо выталкивал его Мамай.
— А что… А что, мы с вами коллеги? Вы тоже были пожарным?
— Нет. Я просто тоже люблю гостинцы. Прощайте. Заходите еще. Не очень часто. Прощайте.
***
Был четверг. День, который при социализме считался рыбным. После падения тоталитарного режима куда-то пропала рыба, и четверг стал просто постным. В "Реставраторе" четверг был днем политпросвещения.
Козякинские бизнесмены немало удивились бы, узнай они, что по четвергам, ровно в 16.00, трудовой коллектив загадочного общества конспектирует сочинения В.И.Ленина.
Потап сидел во главе стола и гнусаво диктовал:
— Только добровольное и добросовестное, с революционным энтузиазмом… Записали? Энтузиазмом производимое, сотрудничество массы рабочих и крестьян в учете и контроле… Мирон Мироныч, не отвлекайтесь.
— У меня ручка не пишет, — заскулил Коняка.
— Возьмите мою, — строго велел председатель. — Записали? Продолжим:…за жуликами, за тунеядцами, за хулиганами может победить… эти пережитки проклятого капиталистического общества, эти отбросы человечества, эти безнадежно гнилые и омертвевшие члены… о-мер-твев-шие… эту заразу, чуму, язву… Кстати, о заразе. Где Цап? Где наш одинокий бюргер? Увеличивает поголовье скота?
— Может, его того… репрессировать? — выдвинул предложение Мирон Мироныч.
— Не надо. Пока. Но передайте, что товарищ Степан о нем справлялся. Правда, товарищ Степан?
Эфиоп важно кивнул.
— Ладно, передам, — нехотя согласился баптист. — Но лучше бы, конечно, репрессировать.
— Это противоречит статье 94 морального кодекса строителя коммунизма. От семи до пятнадцати, предупредил Мамай.
— То строителю коммунизма от семи до пятнадцати, а я не строитель. Я прораб. Все мы здесь… прорабы… И товарищ председатель… и товарищ Степан особенно… — Баптист заискивающе улыбнулся представителю Интернационала.
— Вот и приведите, гражданин прораб, на следующее занятие товарища Цапа.
— Как же мне его убедить? Вы же не хотите…
— Запомните: лучшее средство убеждения — положительный пример в личной и общественной жизни! Ясно?
— Не совсем. Каким из них убеждать Цапа?
— Не имеет значения.
— Почему не имеет? Набить морду в общественном месте — оно поучительнее будет.
Потап с сожалением взглянул на соратника и махнул рукой:
— На ваше усмотрение.
Получив санкцию на положительный пример, Коняка заметно приободрился.
— Продолжим, товарищи, — сказал председатель, открывая пятый том сочинений Ленина.
Подпольщики дружно вздохнули и склонились над конспектами.