Внезапно из-за забора донесся голос баптиста:
— Эй, сосед, кабанчика купил?
— Да, по случайности, — нехотя отозвался затворник.
— Поздравляю. А кличку дал?
— Кли-ичку, — буркнул Афанасий Ольгович. В морду ему надо дать, а не кличку.
— Слушай! Слушай! — горячо зашептал пропагандист, припав к заборной щели. — Слушай, назови его Куксом.
— Зачем это?
— Ну я тебя прошу! Я слышал, как ты его весь день крестил. Видно, скотина редкая. Верно?
— Верно.
— Ну вот, а как еще такую скотину назвать можно? Только Куксом.
— Ладно, подумаю, — отмахнулся Цап, опасаясь раздразнить еще и соседа.
— И вот еще что: когда будешь резать кабана меня обязательно позови.
Афанасий Ольгович затолкал толстомордика в сарай. Катька ждала его там и должна была, по идее, приняться за воспитание неслуха.
Когда фермер уже собирался было юркнуть в дом, его вновь окликнул Коняка:
— Эй, сосед, иди сюда.
— Зачем?
— Положительный пример тебе надо показать.
— Покажите лучше оттуда, — сказал предусмотрительный завхоз.
— Ладно, не боись, бить не буду. Просто так поговорим, по-соседски.
Подумав немного, Афанасий Ольгович неуверенной поступью направился к неприятелю.
Но все обошлось без боевых действий. Более того, Коняка вел себя вполне миролюбиво и между ними состоялась доверительная беседа. В ходе нее Коняка по секрету сообщил, что райкомом готовится крупная акция, ведущая роль в которой отводится ему, зав. отделом пропаганды.
Расстались соседи по-хорошему, и на прощание Мирон Мироныч пообещал показать положительный пример в ближайшее же время.
Глава 8. Отцы и дети
Если у отца три сына, то это еще не значит, что первые два должны быть умными. Мирон Мироныч понял это давно и потому обзавелся только одим. Больше рисковать он не стал. Василий был единственным и, как говорила мама, неповторимым. Папа, в свою очередь, называл его непоправимым.
Вася и в самом деле с ранних лет непоправимо становился похожим на Пятилетку Павловну. У него были хорошо развитые шея и плечи, длинные руки-кувалды и недобро выдвинутая вперед челюсть. Когда в период возмужания юноша оброс мамиными бакенбардами, то сходства между ним и Конякой-старшим не наблюдалось никакого. Именно поэтому Мирон Мироныч так болезненно воспринял наблюдения прорицателя, увиденные в призме времени.
Наибольших успехов за свои двадцать шесть лет Вася достиг, находясь на срочной службе в армии, где вознесся до звания сержанта. С тех пор он с тоской и гордостью вспоминал армейский период своей молодости и любил поведать о нем приятелям и особенно — девушкам. Когда Коняке-младшему стукнуло двадцать годков, он решил вступить в партию, но получил отказ, и после этого сделался ярым антикоммунистом. Демобилизовавшись, Василий упрямо избегал трудовой повинности, протестуя таким образом против тоталитаризма. При новых же порядках он поработать не успел, так как стал активно готовиться к политической деятельности. Свою карьеру Вася решил начать весной, выставив себя кандидатом в народные депутаты от территориального округа № 347. Надо сказать, что дар отчаянного спорщика давал Василию все шансы победить. Когда же один из избирателей округа № 347 неосторожно усомнился в политическом призвании Коняки-младшего, обозвав его публично тунеядцем, кандидат в депутаты с двумя доверенными лицами в тот же вечер повстречался с сомневающимся. Свои обывательские взгляды последний радикально изменил через полторы минуты беседы. Но на выборах Василий Миронович не прошел, в силу, как он считал, своей безизвестности. И взялся Вася делать себе имя. В скором времени Коняку-младшего знало большинство граждан округа № 347. Особенно хорошо его знали в женском общежитии консервного завода им. Баумана.
Знал его и Владимир Карпович. Поэтому, когда поздним вечером он постучал в двери баптиста, рука его заметно дрогнула.
— А-а, номенклатура! — возрадовался Василий, увидев перед собой обомлевшего Куксова. — Ну-ка заходи. Соратника твоего пока нет. Можешь обождать.
Агитатор заколебался, выбирая между собачьим холодом и неизбежным политическим конфликтом. В животе его заныло от предчувствия бесполезной, а главное — небезопасной беседы, но ноги уже сами несли в теплую прихожую. Проскочив в зал, Куксов сел на край дивана и дипломатично заслонился газетой. "Будет приставать скажу, зуб болит", — решил он, невнимательно просматривая старый номер районной газеты "Правильным путем" (бывшую "Ленинским курсом").
— Что, не та уже пресса? Не такая? — затевал разговор Вася.
— Да, бумага стала хуже, — уклончиво ответил Владимир Карпович и подпер языком щеку, симулируя флюс.
— Бумага — фигня. Главное — правду народ читает. Хватит ваших газетных карамелек, — сказал Василий, употребляя явно чужое сравнение. — теперь — свобода, демократия. Ешь ананасы, жуй шоколад, день твой последний пришел, коммунист.
Куксов промолчал.
— А, не нравится? — бесновался Коняка-младший. — Зубы болеть стали? Это ты шоколада обожрался, гы-ы. Все-таки не зря я боролся. Меня и в партию не приняли из-за того, что побоялись. Врага непримиримого во мне заметили. А замполит, когда я демобилизовался из армии, так тот мне прямо сказал: с тобой, Вася, коммунизму не построишь. Во!
— Я бы больше сказал, — не утерпел Куксов, — с тобой, Вася, и феодализму хрен построишь.
— Да, я всегда возражал против эксплуатации. И теперь… Слышь, говорят, коммунисты опять реформы саботируют.
— Да ну? — изумился агитатор.
— Вот тебе и "ну"! Узнал бы — своими руками мучителей задушил.
Отсутствующим взглядом гость уставился в газету.
Первая страница "Правильного пути" сообщала о событиях в стране и некоторых других катаклизмах. На второй бичевалась администрация города Владивостока и была помещена фотография скривившегося человека. Похоже, фотограф настиг человека как раз в тот момент, когда он либо горько рыдал, либо безудержно смеялся. Ниже были даны разъяснения, что сотрудница детской библиотеки И.Кубатко трудиться в духе нового времени. Третья страница начиналась традиционными "Вестями с полей", но так как целиком была смонтирована из вырезок зарубежной прессы, то проницательный читатель начинал беспокоиться о судьбе ссыльного корреспондента. Представлялись бескрайние занесенные снегом поля, по которым блуждает в поисках вестей затерявшийся спецкор. Очевидно, дело его было худо, ибо заканчивались "Вести с полей" криминальной хроникой. С подвальной колонки доносились крики о помощи гр-на Б., у которого злоумышленники тайком сорвали ставни. Последняя полоса отдавалась на растерзание предпринимателям и мастеру черного юмора Могиле-Спасскому. Читателю предлагали первый куплет его поэмы:
Дедушка с внучеком в поле гуляли.
Дедушка с внучеком холм отыскали.
Дедушка внучеку тайну открыл:
"Здесь партизаном я мину зарыл".
"Правда?" — и внучек вскочил на верхушку.
Дед через час отыскал его ушко.
Куксов устало опустил газету, но, наткнувшись на упорный Васин взгляд, тут же вновь углубился в чтение. В течение пяти минут он мусолил глазами объявление кооператива "Микеланджело":
Изготовляем надгробные памятники из мраморной крошки. Принимаются коллективные заявки.
На шестой минуте Владимир Карпович заметил, что газета в его руках шевелится от постороннего дыхания. Это было горячее дыхание Васи.
— Нужно решить один принципиальный вопрос, — проговорил он, медленно отбирая газету у Куксова…
Придя домой, Коняка-старший застал соратника в плачевном состоянии. Политический конфликт подошел к логическому завершению: демобилизованный сержант сидел верхом на госте и сосредоточенно его душил. Владимир Карпович уставился в потолок выпученными белками и слабо хрипел. Всем своим видом он давал понять, что помощь подоспела вовремя. Мирон Мироныч затанцевал вокруг противников, не решаясь занять твердую позицию. С одной стороны, в нем говорила партийная принципиальность, с другой — напирали родственные чувства.