Тамасген, хлебнув кофе, закашлялся. Мамай хлопнул его по спине и, начиная кое-что понимать, продолжал:
— Я, пардон, не совсем вас понимаю.
— Повторяю вам еще окончательный раз, — выпрямилась госпожа Куксова, — лично у меня совершеннейшим образом отсутствует абсолютно всяческая дочь. Это какое-то тривиальное недоразумение. Я — Изольда Куксова, потомственная дворянка и сама дочь Владимира Карповича. Вы поняли?
— Понял. Не найдется ли у вас холодной водички? Очень пить захотелось, — проговорил Мамай и тихо добавил, — невообразимо.
Утолив внезапную жажду, он перешагнул всякие приличия и, не церемонясь, спросил:
— Да, но сколько же вам тогда лет?
— Как вам достоверно известно, граф, женщине столько лет, на сколько она выглядит.
— В таком слyчае вы хорошо сохранились.
— Спасибо, но мне уже двадцать три, хотя никто не верит.
— Я тоже… верю с трудом.
— Ах, граф, вы такой комплиментер! — в этот момент Изольда подумала, не свалиться ли ей в обморок, но решив, что еще не время, достала из кармана заранее заготовленную тонкую сигаретку. Сунув ее в рот, она томно посмотрела на графа. — Вы такой непредсказуемый проказник! В вас видно заядлого повесу. Вы еще не допили окончательно кофе, а уже решитeльнo хотите вскружить мне голову.
Изольда медленно придвинулась, источая жар, словно печка.
— Как вам могло прийти такое в голову, — обиделся Потап, отодвигаясь. — у меня и в мыслях не было.
— Ах, граф, мы ведь определенно понимаем, что все это се ля ви.
— Чего?
— Се ля ви. Это по-французскому.
— А вы говорите по-французски?
— Тю, конечно! Но этих пресловутых французов я терпеть не могу. А еще я бесконечно не люблю догов. Эти распутные псы напоми…
— Мадам, — холодно заметил Потап, — вы забыли прикурить вашу сигаретку. Да, чуть не забыл, мы ведь к вам еще и по делу пришли. Папенька ваш, дворянин который, передавал для нас что-нибудь? Нам нужно посмотреть.
— Безапелляционно, — сказала Изольда, загадочно затягиваясь.
Чекист перевел это как "хорошо" и успокоился.
— А вообще я люблю все откровенно прекрассное, — вновь заговорила потомственная дворянка. — Это моя бесконечно нескончаемая слабость: эти свисающие люстры, этот витиеватый хрусталь, искрящаяся парча. Вот когда я пребывала в самой Москве — тaм я заходила в один магазин — так вы представляете, я там лично видела такую исключительную люстру…
— Мадам, — проговорил Потап несколько раздраженно, — мы с шейхом торопимся.
— Да, да, конечно! Я вам сейчас все изумительно сиюсекундно расскажу. — И, путаясь в прилагательных, Изольда стала быстро описывать поразившую ее люстру: — Она вся искрилась, вся свисала… висела вся такая прямо надо мной… У нее были бронзово-яркие завитушки… стеклышки… ах, это была такая прелесть! Я так люблю красивое! Но чрезвычайно не люблю догов, эти противные собаки похожи на обнaженных…
— Мадам, — прорычал Потап, теряя терпение, у нас совершенно нет времени.
— Но я и так говорю слишком быстро!
— Не надо говорить слишком быстро. Скажите нам лучше медленно, где он. Нам нужно его посмотреть.
— Безапелляционно, — тихо сказала Изольда, теряясь в догадках.
— Да говорите вы толком! — разозлился Потап, — в какой он комнате? Я сам посмотрю. Гена, пообщайся с дамой, я сейчас.
Чекист встал и, не говоря больше ни слова, вышел в соседнюю комнату. Там он зажег свет, заглянул за шторы и под кровать. Осмотру подвергались и оставшиеся три комнаты. Бюста нигде не было.
— Уходим, — сказал Мамай, вернувшись. А вы, Изя…
— Я не Изя, я Иза, — поправила потомственная дворянка.
— В вашем случае это все равно. Так вот передайте своему папаше… Передайте этому… Впрочем, я ему сам все передам. Честь имеем.
В коридоре Изольда догнала гостей.
— А как же питательный ужин? — спросила она, чуть не плача. — Маман приготовила картошки и кастрюльку котлет.
— Кастрюльку? — смягчился Мамай, остановившись в дверях. — Что ж, разве что из приличия. Придется остаться, шейх, этикет не позволяет.
Этикет позволил им съесть по четыре котлеты величиной с ладонь и по тарелке жареной картошки. Геннадий легко расправлялся и со второй.
— А чем вы преимущественно занимаетесь? — спросила наконец хозяйка, с уважением глядя, как негр пожирает румяные картофельные ломтики.
— Деньги зарабатываем, — ответил подобревший и насытившийся граф. — Шейх, к примеру, в свободное от работы время верблюдов разводит.
Тамасген застенчиво улыбнулся и грызнул бутерброд с маслом.
— Ужасно интересно. А лично вы? Вы, вероятно, необозримо состоятельный человек. Как вы, позвольте узнать, справляетесь со своими доходами? Куда вы их мудро влаживаете?
— Я? Да, я состоятельный человек. Но все свои капиталы я держу… в недвижимости, — откровенно признался Мамай. — Шейх меня надоумил. Знаете, очень удобный способ. Стоят они себе, стоят, а когда надо купить себе новые штаны или автомобиль, подошел, отковырнул… то есть я хотел сказать — пошел, заложил часть недвижимости в банк, и покупай себе новые штаны или автомобиль.
— А из недвижимости вы, конечно, предпочитаете высотные дома?
— Нет, произведения искусства. Чаще всего — скульптуру.
— Ах, какой вы непроизвольно мудрый! — воскликнула потомственная дворянка, оглядываясь, куда бы упасть в обморок. Но сзади стояло ведро — падать было неудобно. — А шейх… он здесь пуцешествует?
— Он здесь практикуется в шоу-бизнесе, — понизив тон, доверительно сообщил Потап, — и имеет уже большие навыки. Кстати, практикуясь в наших краях, он настолько привык к соленым огурчикам, что просто жить без них не может.
— Огурчики? — спохватилась Иза. — Сию единнственную минуту. Вот только… за ними в погреб надо лезть.
— Ничего, шейх, как настоящий кавалер, сам их доставит.
Хозяйка объяснила гостям, как пробраться в погреб, дала свечку и ключ. Первым спустился Гена. Бригадир поджидал его на улице.
— Пота-а-ап! — донеся из подземелья приглушенный голос эфиопа.
— Ты чего там вопишь, маму встретил?
— Он тут! Ленин!
— Правда? Что же он там делает? В подполье сидит?
— Стоит!
— Я так и думал, — пробормотал Мамай и осторожно сошел вниз.
В погребе было тесно. Мерцая круглыми боками, стояли банки с компотами, вареньем и соленьями; из тушенки и рыбных консервов выстроились пирамиды. Оглядев запасы провизии, бригадир удовлетворенно присвистнул.
— Зажиточно живут дворяне. Кулачье, одним словом. О, а вот и вождь! — приятно удивился чекист, заметив стоящий на дальней бочке бюст. — Капусту стережет, вы только полюбуйтесь! Нет, агитатор наш — явная контра. Это ж надо — так опошлить значение пролетарского вождя!
Бюст, как и обещал Куксов, был действительно тяжелый. Но — пустой внутри.
— Жаль, — заключил Потап, обследовав находку, — это была бы романтическая история: глыба золота, которая придавливала квашеную капусту. Жаль. Кроме соленых огурчиков, кладоискатели прихватили три банки тушенки, кильку в томатном соусе и банку сгущенного молока.
— Если гражданин пользуется коллективным имуществом, то с него положено взимать арендную плату, — оправдывался граф, запихивая консервы в карманы шейха.
Вернувшись к столу, отпрыски благородных фамилий одолели ещe по одной котлете. Огурцов наедались впрок, до легкой икоты.
— Ах, граф! — кудахтала дворянка. — Мои утонченные женские чувства тонко почувствовали вас заранее. Да, да! Не изумляйтесь, но нашу сегодняшнюю встречу я предчувствовала еще вчера. А вы? У вас было предчувствие?
— Угу, было, — устало кивнул Мамай, — сегодня после обеда началось.
Отведав пирогов с повидлом и запив их чаем, гости стали откланиваться. Шейх с грохотом накинул заметно потяжелевшее пальто и, застенчиво улыбаясь, попятился к выходу. Потап прикрывал его грудью.