— Приятно было познакомиться, — кокетничала Изольда, изощряясь в реверансах.
— Аналогично. — сдержанно отвечал граф.
— Может, останетесь еще? Самозабвенно почитаем Тсютчева.
— В другой раз — непременно.
— Завтра вечером?
— Не обещаю.
— Утром?
— Тоже не исключено. Хотя… Боже мой, как же я сразу не додумался, — пробормотал Мамай и впервые посмотрел на Куксову с видимым интересом. — Мадам, — сказал он громко и, схватив за шиворот стесснительного негра, поставил его рядом. — Мой друг хочет сделать вам предложение.
— Слушаю вас преувеличенно, — шепнула Куксова, потупив глазки.
— Вы сами видели, каким он к вам пришел. И сами видите, каким он от вас уходит. Он уходит пораженным. Мы оба уходим пораженными.
— Чем же это вы так особенно сильно пораженные?
— Вами, мадам. Вами, мадемуазель. И находясь под этим потрясением… то есть под этим впечатлением, шейх приглашает вас принять участие в конкурсе "Мисс Козяки", спонсором которого он является.
— Это неудержимо заманчивое предложение. Я над ним безотлагательно подумаю и молниеносно принесу вам свое решение о безоглядном…
— Хорошо, — остановил ее Мамай, — принесите свое решение завтра… к одинадцати часам, прямо ко Дворцу культуры. Надеемся, что вы согласитесь. Честь имеем.
Поискав подобающие для такого случая слова и не найдя их, эфиоп молча исчез вслед за Потапом в распахнувшейся двери.
Изольде, разинувшей было рот, чтобы произнести прощальную речь, досталось лишь несколько снежинок.
— Радуйся, Гена, радуйся! — ликовал Мамай, бодро шагая навстречу метели.
Тамасген трусил сзади, придерживая карманы и стараясь не отставать.
— Я и радуюсь, — бубнил негр.
Нарадовавшись, он спросил:
— А чему радоваться? Что мы теперь делать будем? Ходим, ходим, а дело стоит на месте.
— Ничего, скоро это дело упадет.
— Куда?
— Мне в объятия.
— Ты про Изольден?
— Я про вождя.
— А Изольден?
— Она нам будет помогать.
— Не понимаю.
— Конечно, у тебя с этим туго. Объясняю: мы сделаем звезду.
— Из чего?
— Не из чего, а из кого.
— Да? А из кого?
Мамай не ответил.
— Из нее? — догадался наконец эфиоп. — Из, этой?! Но она же…
— Для звезды это не главное. Главное — вложить в нее деньги и объявить всем, что она звезда. Обычно пу6лика верит на слово.
— Нам не поверит, — твердо сказал шейх.
— Это-то мне и нужно! Видишь, даже ты возмутился. Я уж не говорю про нормальных людей. Я сделаю из Изольды первую мисс. Я учиню такой конкурс, что публика будет верещать от негодования. Когда народ разогреется — ты доводишь его до кипения, а затем открываешь шлюзы и гонишь на меня. Я в это время буду уже у памятника. Тyт мы устраиваем митинг протеста, после которого народу захочется что-нибудь сломать. Рядом, как бы невзначай, будет стоять кран. Идя навстречу пожеланиям трудящихся, мы подцепим вождя краном и снесем к чертовой матери… От чертовой матери отвезем истукана куда-нибудь на задворки и там его схороним. Власти и не пикнут. А если пикнут — мы, то бишь фирма "Реставратор", возьмемся за реставрацию поврежденного памятника. Уж я его отреставрирую! Ну как план? Молчишь? То-то. Действовать будем всем райкомом. Сидорчук будет решать творческие вопросы и художественное оформление; Пиптик — хореографию; Брэйтэр возьмется за финансирование…
— А он согласится? — усомнился Тамасген.
— Должен, — без колебаний заявил Потап. Бесспорно, Брэйтэр — игрок. Просто так, он ничего не отдаст. Что ж, придется с ним сыграть.
— В покер?
— К сожалению, нет. Игра будет называться "в корову". Он будет коровой, а я его буду доить. Цапа сделаем посыльным, Куксов будет козлом отпущения, Коняка — корумпированным членом жюри, мы с тобой взвалим на себя общее руководство. Ну, кажется, никого не забыл. С крановщиком я уже договорился. Грузоподъемность четырнадцать тонн, нам хватит. Гена, тебе хватит четырнадцать тонн золота?
— Когда будет конкурс? — озабоченно спросил подмастерье.
— Через две недели, в субботу. Недолго осталось. Потерпи.
Глава 11. Критический день
Рабочий день начался тяжело. Директор базара, на которого Потап возложил финансирование конкурса, не проявлял в этом вопросе должной инициативы. Чекист взывал к его партийной сознательности вот уже полтора часа.
— Я хочу иметь с вами конструктивный диалог, говорил он утомленным голосом. — Но вы его со мной почему-то иметь не желаете.
— Желаю-м, — твердил Брэйтэр, глядя на председателя достаточно честными глазами. — Но денег все равно нет.
— Совести у вас нет, а не денег. Что скажет товарищ Степан? Что скажут в Центре? А что скажу им я? Я им скажу, что политическая акция срывается из-за того, что один из наших товарищей потерял совесть? Так я им скажу?
— Ну-м… Скажите, что у товарища, который потерял совесть, просто нет денег-м.
— У товарищей без совести деньги всегда есть, тем более — такие ничтожные.
— Ничего себе ничтожные!
— Ничтожные, ничтожные, для вас это вообще пустяк. Ознакомьтесь с директивой и подпишитесь, — сказал председатель, придвинув к Брэйтэру клочок бумаги.
Директива, спущенная сверху и утвержденная лично товарищем Степаном, требовала от Льва Ароновича оплатить следующие расходы:
1. Корона металлическая под золото — 1 шт.
2. Путевка заграницу — 1 шт.
3. Шуба натуральная — 1 шт.
4. Непредвиденные расходы — 10 000 000 крб.
— Ну-м, — пожевал магнат губами, — ну-м, под коронами я, пожалуй, подпишусь. Если партия скажет "надо", то я всегда готов. Сниму со счета все свои сбережения, сбережения жены и — оплачу. Но путевки! Нельзя ли как-нибудь обойтись без них?
— Нельзя, — жестко произнес Потап, — со всех нормальных конкурсов победительниц принято посылать за границу. Такова традиция.
— А шуба! Натуральная! Ведь она же стоит кучу денег!
— Да уж подороже искусственной будет. Но без нее — никак. Это генеральный приз.
— Но а это что за расходы? Десять миллионов!
— Непредвиденные.
— Какие же они непредвиденные, если вы уже определили сумму!
— Ничего, если этого не хватит, — добавите еще.
— Как же я добавлю! — продолжал отбиваться директор базара. — Товарищ! Мне второй месяц получку не дают. Банк задерживает выплату. Торговля не идет.
— Перестаньте, — поморщился Мамай, — или я сейчас зареву от жалости.
— Вы можете хоть реветь, можете хоть не реветь, но я без средств.
Потап встал и нетерпеливо прошелся по директорскому кабинету.
— А на какие шиши, позвольте узнать, вы тогда дачу строите? — спросил он, задержавшись у окна.
— Откуда вы знаете? — удивился Брэйтэр, возводивший третью дачу совершенно тайно.
Председатель обернулся и высокомерно посмотрел на соратника.
— Вы меня обижаете как ясновидца. Впрочем, об этом можно догадаться, бросив лишь беглый взгляд на территорию вверенного вам хозяйства.
— А что? — привстал магнат.
— А то. Я смотрю в окно и вижу улицу.
Магнат снисходительно улыбнулся:
— Что же, по-вашему, там должно быть-м?
— Забор. Три дня назад перед этим окном стоял прекрасный каменный забор. Где он?
— Он? Мы его это… разобрали… Но я буду строить, новый!
— Верю. Но в то, что новый забор будет строиться из старого шлакоблока, — не верю. Вы спишете его как строительный мусор и вывезете на свой дачный участок. Судя по длине забора, дача у вас будет в два этажа?
— В три-м.
— Ах, простите. Как ясновидцу мне должно быть стыдно, я недоглядел один этаж. И мне действительно стыдно. За вас.
Потап присел и протянул озябшие руки к электрокамину.
(Забегая вперед, следует сказать, что ясновидец ошибся: новый забор вокруг рынка был выстроен все же из старого шлакоблока, а предназначенный для этого новый кирпич был списан как строительный мусор.)