– Тогда это даже не обсуждается: раз это что-то новое в суждениях, мы должны об этом услышать.
Фрейя бодро, но вместе с тем с видом, полным безучастного непонимания, умостилась поудобней. В ней напряглись все восемь бит её пропускной способности, что она и подтвердила держащей над листком бумаги ручкой.
– Мы слушаем тебя, Петр, – очень серьезным тоном отчеканила она.
Мне ничего не оставалось делать, как продолжить свой рассказ.
Так наступило лето. Моё знакомство с Иваном стало для меня очень полезным Я понял фундаментальный принцип, заключающийся в том, что если какой-то из фактов не поддается логическому объяснению, следовательно, в понимании только фрагмент картины, и нужно всего лишь расширить границы. Если же масштабность взглядов увеличена до размеров всего мира, но логика так и не прослеживается – следовательно, она отсутствует, и это дело рук бездарности. Исходя из таких догадок я начал сам пытаться находить ответы без множества назойливых вопросов окружающим, и вскоре понял, насколько всё легко объясняется.
Чтобы понять действия каждого отдельного человека, нужно рассмотреть его в системе государства. И чем же было тамошнее государство? Пафосные лозунги и прикрытие былым величием нации никак не подтверждались реальными действиями. Даже самая активная часть населения, молодежь, не планировала менять стиль жизни своих родителей, а просто пыталась перекрыть глупость ситуации пением гимнов и организацией всевозможных национальных флэшмобов, подходящих под планы их воскресного отдыха.
К примеру, решили мы с Замиром отдохнуть в горах, пройтись по живописному маршруту, подняться на пару вершин. И мы взяли с собой ленточки с национальной символикой страны Тумба-Юмба, и выучили их гимн. Мы бы пошли в поход в любом случае, даже не будь у нас этого всего, но Тумба-Юмба сейчас в моде. И так мы идем, отдыхаем и параллельно развешиваем ленточки символики на местах стоянок, распевая модный нынче гимн. И наш эгоистичный отдых уже наполнился патриотическим тумба-юмбовым смыслом. Возвратившись и показывая фотографии с ленточками, мы вырастаем в глазах тех, кто вешает такие же модные ленточки в парковой зоне города. Все, кто знает о Тумба-Юмбе, весьма довольны поступком. Только вот самой Тумба-Юмбе не станет проще от миллиона таких ленточек. Ей нужен честный и полезный для блага страны труд всех граждан, и на протяжении жизни, а не одного-двух флэшмобов. Но всё политически активное население этой страны не было заинтересовано в таком развитии событий, ведь всегда оставалось подозрение, что честный труд не коснется их соседа. А если результата от своего честного труда не будет из-за соседа, то стоит ли честно трудиться самому? На таком примитивном этапе буйство национального самосознания заканчивалось, и вступала в силу отработанная годами методика разбазаривания уже увядающего, но всё ещё остающегося потенциала.
Удивительно, но в моем обществе если кого-то вдруг объявили вором или мошенником, от него все отворачиваются, он становится изгоем, человеком, лишенным всего. Такому не подадут руки, не пригласят на воскресный ужин, родственники его начнут стыдиться и стараться избегать, работающие на него люди захотят уйти. Здесь же этот действенный механизм не работал. Если обвинить депутата местного созыва в мошенничестве или расхищении государственного добра, все только отреагируют с легкой завистью. На улице с ним поздороваются, с его детьми будет так же, немного завидуя, общаться весь детский коллектив класса, а работники его фирмы вспомнят о подаренных им в детдоме воздушных шариках, о помощи местному кружку ботаников и о том, как он по-хозяйски добр с ними. Тот факт, что он обобрал государство на миллион, а тысячу вернул обратно благотворительностью – всех устроит, другие ведь и того не делают, а этот – да. Так и выходит, что общество фильтрует более хитро́ сделанных вредителей от просто тупых и жадных, после чего начинает хвалить первых. Лишая их социального пренебрежения и изоляции, общественное мнение, само того не ведая, поощряет и продвигает дальше более эффективных моральных уродов и приспособленцев этой системы, укрепляя фундамент структуры. Именно в такой обстановке как нельзя выразительней подтверждалась старая мудрость: народ всегда имеет государство и правителей, которых заслужил своей собственной социальной зрелостью.
Я с тяжестью и полной невозможностью что-либо изменить осознавал эти новые для меня и очень непростые морально истины. Даже вся неординарность и самобытность города не могла скрыть перспектив его дальнейшего упадка, как и всего государства. Часы, проведенные в библиотеке, давали полную и очень яркую картину далеких времен истории, но чем больше она приближалась к современности, тем больший политический оттенок приобретала. Голод и опустошение тех времен, которые в свое время очистили всю восточную часть страны, не тронули здешние места. На тот момент эта часть принадлежала другой империи. Эту, западную, часть пирога получил тот же диктатор немного позже, участвуя в переделе во времена Второй мировой. Но сути это не изменило. Как говорилось ранее, с древних времен эта территория переходила из рук в руки, а люди тех мест всегда мечтали о самостоятельности и свободе как о несбыточной перспективе. А народ города, в котором я находился, так и вовсе по отдельности был эталоном вольнодумия и прогрессивных идей. Каждый тамошний житель выражал любовь и заботу о своем крае, о своей Родине. Проблема заключалась в том, что делалось это каждым по отдельности и только периодически.