Ранее я вспоминал только о кофе и таблетках, вернее, об индустрии и навязанных нам стереотипах потребителя. Но дело в том, что куда бы я ни взглянул, везде обнаруживал то же самое, снова и снова. Ещё в начале учёбы я слышал байки об открытии препарата, полностью избавляющего от кариеса. Не знаю, правда это или нет, но слух гласил, что от кариеса можно избавиться раз и навсегда, дешево и легко. Зубная индустрия от такого поворота событий понесла бы большие убытки, что совершенно не выгодно. Щелкнуть пальцем и избавить от одной из болезней зубов, как когда-то избавились от оспы. Фантастическая глупость! Каждая мелочь, каждый предмет должен приносить прибыль. Мало того, предметы должны быть недолговечны, люди должны в них нуждаться постоянно и многократно, и примером такой маркетинговой политики может служить обычная зубная щетка. С носовыми платочками, прокладками и прочими расходниками человеческого быта всё ясно, их нужно выкинуть после использования. Но вот зубная щетка – вещь неоднозначная. Сделать её хлипкой и разваливающейся за месяц нельзя, потому как люди чистят зубы с разной интенсивностью. А сделав её надежной и долговечной, индустрия лишается товарооборота и показателей эффективности. И вот в действие вступает сила убеждения. Приводится надуманная и вырванная из контекста статистика, приводятся редкие примеры с негативными последствиями, и вуаля – через пару лет образ необходимости менять зубную щетку создан. Она, эта щетка, надежна и долговечна и может не один год служить хозяину. Но всем стоматологам ещё во время учебы рассказали о необходимости её частой замены, о каких-то там бактериях на ней, на старой, и о прочей лабу-добу-де. Но суть в том, что это обычный кусок пластика, на котором бактерий меньше, чем на девяноста девяти процентах окружающих нас вещей. Кусок пластика, который всегда намного чище нашей ротовой полости. И созданный стереотип переводит простую вещь из долговечного предмета в расходники, и через непродолжительный период времени уже очень образованные люди в стоматологических кабинетах говорят о необходимости частой замены щетки, искренне в это веря. И самое страшное в этом всем, что мы не подвергаем сомнению огромное количество таких стереотипов, от зубной щетки до религиозных догм, навязанных нам с одной-единственной целью – ради наживы и власти.
Автобус с небольшим гулом нес меня по автостраде. В голове всё было сложно и неоднозначно. Похожие мысли преследовали меня время от времени вот уже месяц, вызывая волнение о том, что безалаберность и бесхозяйственность окружающего не покинет меня даже дома. А что будет происходить со мной после расставания с фигуркой? Всё это вызывало неподдельный интерес.
Я въехал в город, откуда был забронирован билет на самолет. Наконец-то можно было избавиться от Филиппа и стать собой. Я сжег страничку с фотографией и страничку с отметкой о пересечении страны в паспорте, перед тем как его выкинуть в мусорный бак, и сразу же направился в аэропорт. Расплатился за билет на самолет уже своей банковской картой и пошел ожидать отправления в вокзальный кафетерий. Маршрут поездки был заранее спланирован так, что долго ждать самолета не пришлось. У меня оставалось полчаса, чтобы оставить фигурку и лететь жить дальше. В кафе возле столика стояли цветочные горшки с большими ухоженными растениями. На кромку одного из них, ближнюю от моего столика, я и поставил бронзовую фигурку. Ещё минут двадцать маленький вояка с секирой и в доспехах поглядывал, как я, весь в сомнениях, попиваю кофе, ещё пару раз внутренние диалоги попытались меня убедить оставить артефакт себе, но хозяином своего тела был я – а не они. Еще с момента замерзания в ночном осеннем поле их мнение было второстепенно. Мысленно попрощавшись со своей реликвией, я пошел на рейс. Оставить фигурку именно в аэропорту мне казалось правильным, это увеличивало ее шансы оказаться почти в любой точке планеты, а за время обладания ею у меня сложилось впечатление о том, что в ней есть собственная воля и свобода выбора. Еще раз кинув взгляд на оставшегося стоять под листком папоротника маленького бронзового вояку, преисполненный тоски утраты и желания поскорей вернуться домой, я пошел к терминалу.
С того момента, как я сел в самолет, меня преследовало весьма определенное чувство опустошенности. Казалось, в моей груди проделали большую дыру, закрыть которую я не смогу, поместив в неё даже целый мир. Это создавало нарастающее чувство тревоги. Я смотрел в окно иллюминатора за зданием аэропорта, взлётно-посадочной полосой, миром без деревьев и птиц, а чувство тревоги медленно нарастало. Самолет оторвался от земли и понес меня к дому. Но тревога только усиливалась. Она сдавливала меня тисками, затягивая в пустоту моей груди всё, так бережно накопившееся во мне за последние полгода. Я чувствовал удаление от фигурки, тревога медленно перерастала в страх, а страх – в панику. Электрические разряды начали трясти мой организм, одновременно вытирая понимание происходящего и перенося меня в подземелье пыток средневекового замка. Связь близости с фигуркой рвалась, забирая с собой не только накопившиеся знания, но и мою жизнь. Осознание этого пришло слишком поздно, самолет было уже не вернуть, даже если бронзовый рубака всё ещё стоял на кромке цветочного горшка. Конвульсии и паника охватили всё мое тело, пытали и допрашивали, хотели разузнать, зачем мне было нужно это, со мной случившееся. Но ответа я не знал, хоть и хотел бы его выдать, чтобы прекратить пытку.