– Да, но я точно помню, к примеру, тот поезд.
– Никто не говорит, что его не было. Ты случайно мог увидеть пустой вагон на каком-то полустанке, связать со старым фильмом про Индию и поезда, битком набитые по крышу индусами. Добавь к этому немного фантазии – и получается твой «ковбойский поезд». К примеру, всё то, что тебя так сильно всполошило здесь, было на самом деле. Твоя бывшая девушка Лиза действительно проходила собеседование на полиграфе, она уже полгода работает в госучреждении, имеющем доступ к секретным данным. Это была стандартная процедура для приема на работу. Пожилую пару мы не нашли, но у школьниц действительно был карантин, а источником распространения оказался отец одной из девочек, приехавший незадолго до событий из командировки. Договор на ремонт парка был заключен ещё год назад, и работы начались именно в установленные сроки. Пара военных… Пара по соседству с твоими родителями так и живет там. Им пришлось уйти в отставку из-за нестандартной для армии ориентации, и они осели неподалеку от твоих родителей. Всё объясняется элементарно. Твой мозг связал вещи, абсолютно между собой не связанные, добавил ко всему прочему панический страх – и вот уже совершенно нормальный человек начинает творить абсурдные вещи.
– Могу себе представить, как глупо выглядел мой рассказ, – с поникшей головой сказал я, немного даже покраснев.
– Отнюдь. Данные, полученные от тебя, дадут возможность повысить шансы раннего выявления опухолей, основываясь на модели поведения. Это, конечно, не лекарство от рака, но ценность полученных данных высока.
– Неужели так мало людей рассказало о своих глюках?! – удивленно поинтересовался я.
– Ты себе, Петр, даже не представляешь, как мало. Данных практически нет. Пока начинают проявляться симптомы, явно указывающие на опухоль, от человека уже мало чего можно добиться. Больные не понимают, что больны, и чаще всего гробят себя или свою жизнь, даже не подозревая об истинной причине. По статистике, в психиатрических клиниках посмертное вскрытие показывает, что три-четыре процента больных имели доброкачественные опухоли мозга, а не психические расстройства. Поэтому ты – наш редкий экземпляр.
– Теперь понимаю, почему клиника решила оплатить мое лечение.
– Именно так. И тебе очень повезло, что опухоль была выявлена на ранней стадии. Хирургическое вмешательство в фазе субкомпенсации имеет менее шести процентов летальных исходов, а в фазе глубокой декомпенсации – уже около сорока.
Этот факт меня поразил до глубины души. Не будь у меня сопель на амброзию или реши я поехать поездом – не исключено, что моя жизнь закончилась бы на хирургическом столе или, чего доброго, в психушке, где до конца дней меня лечили бы от несуществующей болезни. Представить только, для четырех процентов пациентов психбольницы являются тюрьмами, куда их по ошибке заточили доктора, лишив права быть нормальным!
Полученное разъяснение успокаивало. Да, конечно, очень обидно было узнать тот факт, что сознание сыграло со мной злую шутку, узнать, что я обычный человек. Но внутри меня ощущались изменения, фигурка это сделала или опухоль, было не важно, главное, что я чувствовал изменения в себе. Вырезав ненужный кусок в моей височной доле, меня лишили возможности продолжать трансформироваться дальше, но вместе с тем и спасли от неминуемой гибели. Как прорастающий в мозгу насекомого кардицепс заставляет выбрать место, откуда споры лучше распылятся, так и моя болезнь потянула меня на беспечные поступки, в конечном итоге приведшие к спасению. Чувства были смешанными.
(21) Грегор
В тот же день меня выписали из больницы, и мы всей семьей вернулись домой. Я был рад наконец-то оказаться в знакомом с детства окружении, был рад видеть близких мне людей. Тепло знакомой с детства обстановки успокаивало, глушило тяжесть утраты чего-то неуловимо важного в моем сердце и настолько вульгарно отобранного у меня Стефаном. Мне, совершенно обычному, предстояло научиться жить в обычном мире, переосмыслить понятое за последний год цивилизованным зрелым умом. Но я однозначно изменился. Это было понятно хотя бы по тому, что стоматология меня не интересовала, как не было желания и вернуться к Лизе. Нужно было как-то сказать ей о прекращении отношений, но я пока не знал, с чего начать. Напряжение в этом вопросе сняла Бекки.
– Тут такое дело, Пе́тре, – начала она с серьезным выражением лица, как только мы остались наедине.
– Да, Бекки, что ты хотела сказать?
– Ну, я хотела сказать тебе про Лизу. После того как ты исчез, она через полгода позвонила, извинилась в разговоре с мамой и сказала, что ей нужно двигаться дальше. Она с тобой рассталась.