– Да свершится то, что должно свершиться! – торжественно и грозно произнес тогда Аравак. – Преступники понесут жестокую кару. Пусть объявят об этом по всему острову. Согласны ли вы, старейшины?
– Мы во всем согласны с тобой, великий вождь, – отвечали они.
Деревня, в которой жил Кане до своего исчезновения, внезапно стала многолюдной. Жители других деревень зачастили сюда, едва по острову разнеслась весть о похищении дочери верховного жреца. Они приходили под разными предлогами – поменять дичь на рыбу, или рыбу на дичь, прикупить батат или продать его, подарить или принять в дар мелкие домашние вещицы; наконец, просто узнать, что нового делается на острове или самим сообщить новости. Но все приходящие, рано или поздно и как бы невзначай, просили показать им хижину Кане, а когда им показывали ее, долго рассматривали эту хижину снаружи, а потом и внутри, и на лицах их появлялось трепетное выражение робости и почтения.
Односельчане Кане быстро смекнули, что из такого паломничества можно извлечь выгоду. Обмен и купля-продажа, совершаемые в деревне, за одну лишь неделю превзошли обычные годовые размеры; сельчане стремительно богатели, – таким образом, ужасный, святотатственный и богохульный поступок Кане пошел им на пользу. Боги явно не собирались карать деревню за то, что она породила и воспитала Кане.
Жители деревни решили воспользоваться представившимся случаем в полной мере; женщины первыми предприняли определенные шаги в этом направлении. Пока мужчины с радостью подсчитывали барыши и пили веселящий хмельной напиток, женщины очень ловко и умело поставили паломничество на широкую ногу. Они встречали гостей еще за околицей и сразу предлагали что-нибудь купить или выменять; затем они вели их от дома к дому, опутывая, как цепкой паутиной, разговорами о Кане, о его жизни в деревне и о всяких его приключениях, – и продолжая при этом свои выгодные торговые операции. Только убедившись, что с гостей больше получить нечего, они подводили их к хижине Кане, но и здесь удивительные истории не прекращались: напротив, они достигали своего высшего развития, обрастая потрясающими душу подробностями.
Выяснялось, например, что Кане с детства дружил с духами и демонами. Будучи сиротой, он добился их сочувствия и покровительства, и они помогали ему во всех делах. Рыба сама шла к нему на крючок, лесные птицы сами лезли в силки; батат, который сажал Кане, давал стократный урожай. Не зная ни в чем нужды, Кане проводил время в забавах и колдовстве: одна из женщин рассказывала, как он научил ее кур говорить по-человечески, и когда она давала им корм, они просили ее о добавке и даже ругали за то, что она кормит их отбросами. Другая женщина вспоминала, как посуда в ее доме начала петь и танцевать, а после вдруг перессорилась между собой и подралась, так что остались одни черепки. Третья женщина жаловалась, что Кане опутал саму ее колдовскими чарами, и она стала прыгать по двору и свистеть, как весенняя птица, до смерти испугав своего мужа, решившего, что его жена обезумела.
Много, много еще другого рассказывали женщины пришедшим в деревню гостям: и о способности Кане летать по воздуху, и о том, как он морочил односельчан, оборачиваясь деревом или камнем, и о его общении с демонами в своей хижине (вот, в этой самой!) ночной порой. Потрясенные гости уже не решались подойти к хижине и осматривали ее издалека; возвратившись домой, они пересказывали все эти истории о Кане, приукрашивая их кое-какими подробностями. В итоге, по острову скоро стали ходить легенды о невероятной силе колдовства Кане, но это не отпугнуло желающих посетить его родную деревню и поглазеть на его хижину, – наоборот, поток гостей возрастал, на что и рассчитывали хитрые женщины.
Мужчина и мифологические существа
Мауна, молодая жена Капуны, как-то незаметно взяла на себя руководство деятельностью женщин, а значит, и жизнью всей деревни: староста никогда не вмешивался в женские дела, по опыту зная, что это чревато неприятностями; он довольствовался своей маленькой ролью деревенского правителя и не стремился к большему. Но Мауна желала полной власти, хотя и не могла управлять на законных основаниях – никогда на острове не правили женщины, это было запрещено. Власть имела священный характер, так же как жречество, и женщинам не было доступа ни к тому, ни к другому; девы, посвятившие себя богам, не шли в счет, ибо они отреклись от мирской жизни, – нельзя же было отречься от мирской жизни и управлять ею! Таким образом, женщины были бесправны во власти и в священстве, но у них оставался верный способ воздействия на мужские дела – воздействовать на самих мужчин, и они им пользовались.