— Неужто он собирается?.. — только и успел сказать Маттиас Дреер, и голландец, не обращая внимания на гамбургский флаг, развернулся, батареи его левого борта плюнули огнем в такелаж гамбуржца, и смельчак под всеми парусами начал стремительно уходить вниз по течению Эльбы.
Утенхольт и Дреер оторопело таращились на гибнущие я языках пламени корабли. Тишину нарушил голос Мартина Хольстен:
— Похоже, что этот голландец знает фарватер, как свой жилетный карман.
— Ты прав, — отозвался Утенхольт, — чтобы отважиться на такое, надо быть… Но как может гамбуржец?
— А вы вспомните капитанов того несчастного каравана, доставшегося в шестьдесят втором году пиратам. Их тогда с позором изгнали из города, немудрено, что кто-то из них, быть может, подался на службу к голландцам.
Мысль показалась всем разумной. Они принялись обсуждать происшедшее на их глазах, в то время как отблески пламени от выпавших на Эльбе кораблей плясали на стенах конторы Утенхольта. В дверь, постучали. Вошел слуга и доложил, что внизу дожидается моряк, который желает поговорить с хозяином.
— Прямо сейчас? — Утенхольт поморщился. — Что ему нужно?
— Прошу прощения, сударь, но он отказался ответить на этот вопрос. Сказал только, что это очень важно.
— А его имя? Назвал он себя?
Слуга прикрыл рот рукой и прошептал хозяину:
— Его имя — Михель Зиверс.
Утенхольт задумался, затем повернулся к Дрееру и Хольстен.
— Михель Зиверс — что-то не припомню?
— Не тот ли это Михель Зиверс, которому Мартенс одолжил денег из выкупной кассы? — спросил Мартин Хольстен.
Теперь и Утенхольт вспомнил об истории с сыном погибшего корабельного плотника с «Мерсвина» и приказал слуге привести Зиверса наверх.
Вскоре тот появился и робко остановился в дверях.
— Подойди-ка поближе, — суровым тоном приказал ему Утенхольт. — Так ты, значит, и есть тот самый Михель Зиверс, из-за которого я имел столько неприятностей несколько лет назад. Думаю, что и хозяин «Летучей рыбы» вспоминает о тебе без особой радости.
— Простите меня, сударь; Я знаю… я хотел бы…
Михель Зиверс бросил взгляд на Дреера и Хольстен. Казалось, что он не решается в их присутствии говорить дальше. Томас Утенхольт, поняв это, сказал Зиверсу, что у него нет секретов от этих людей и что он может при них говорить обо всем открыто. И тем не менее Зиверс ещё раз попросил разрешения переговорить с Утенхольтом с глазу на глаз.
— И что там у тебя за такие важные дела? — проворчал Утенхольт. — Ну ладно, будь по-твоему, пойдем со мной.
Они прошли в небольшой кабинет, Утенхольт плотно прикрыл дверь и поставил канделябр, который прихватил с собой, на стол, заваленный всевозможными бумагами и счетами. Все ещё стоя, он обратился к Михелю Зиверсу:
— Итак, откуда тебя принесло и чего ты хочешь?
— С того голландского фрегата, сударь, который только что…
— Ка-а-к?! Откуда?!
— Истинный крест, господин Утенхольт, с того самого голландского фрегата, который только что подпалил бороды четырем «купцам». Но до этого я служил в английском военном флоте, меня туда насильно завербовали. А во время большого сражения — тогда, в июне — голландцы меня…
— Постой, постой, парень, не спеши, расскажи все по порядку.
Прошло не менее получаса, прежде чем Томас Утенхольт и Михель Зиверс возвратились к остальным. Утенхольт тотчас же кликнул слугу и приказал ему поселить господина Зиверса в одной из комнат для гостей и кормить его как следует. Когда за обоими закрылась дверь, Утенхольт спросил:
— Ну, как вы думаете, кто зажег эти факелы там на рейде? Совсем неплохо знать такое. М-да, черта с два отгадаете. — И Томас Утенхольт, не в силах сдержать волнения, забегал взад и вперед по комнате. Убедившись, что его предположение верно и что Дреер с Хольстен понапрасну ломают себе головы, он отчеканил:
— Брат нашего почтенного соотечественника и уважаемого секретаря адмиралтейства господина Рихарда Шредера. Что скажете?
— Как? Михель Шредер?! — в один голос воскликнули Маттиас Дреер и Мартин Хольстен.
— Хотя Рихард Шредер — это ещё не адмиралтейство, но все же, все же… продолжал развивать свою мысль Утенхольт. — Если все это получит огласку, а? Какой шум поднимется! Но мы пока что об этом помолчим и займемся лучше конвойными фрегатами, а точнее — их будущими капитанами.
— А Зиверс? — спросил Мартин Хольстен. — Сам-то он будет держать язык за зубами?
— Будет, — заверил его Утенхольт, — непременно будет.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
Известие о том, что вместе с тремя английскими «купцами» погибла в пламени и его «Морская дева», поразило Захариаса Спрекельсена, точно громом. Несколько секунд он стоял, словно окаменев, — и вдруг рухнул, как подкошенный. Экономка позвала на помощь слугу, вдвоем они подняли старика и уложили его на кровать.
— Пожалуй, он не протянет и до утра, — высказала предположение экономка.
— Э, что вы такое говорите, — отозвался слуга, — этого не так-то просто спровадить на тот свет, он старик жилистый.
— Ну что ж, подождем пару дней, — заключила экономка.
Слуга оказался прав. Уже на следующее утро, в самую рань, старый Спрекельсен своей визгливой бранью поднял с кровати и слугу, и служанку, и экономку и принялся донимать их бесконечными приказаниями по хозяйству и мелочными придирками. По его требованию немедленно был подан завтрак, однако старик лишь торопливо проглотил чашку чаю, схватил шляпу и трость и заковылял к Эльбе.
Однако ворота порта были ещё заперты. Начальник охраны объяснил ему, что их откроют только с восходом солнца.
От нетерпения Спрекельсен уже совсем извелся, когда ворота наконец распахнулись. Он тут же побежал наискосок через верфи, пробираясь между штабелями досок и бочками со смолой к берегу реки. На причале он разыскал какую-то пустую бочку, кряхтя и еле переводя дух, вскарабкался на неё и принялся вглядываться в утреннюю дымку, стелившуюся над лениво катившей свои воды Эльбой. Среди стоявших на якоре «купцов» и китобойцев он не обнаружил своей «Морской девы» и продолжал упорно таращить глаза на реку, пока не заметил ниже по течению у самого берега корпус судна без мачт, с борта которого свешивались обрывки такелажа. По формам галиона он узнал свой корабль.
Спрекельсен сполз с бочки и побежал вдоль берега по направлению к «Морской деве», крича и махая руками. С судна его заметили, и капитан послал к берегу шлюпку. Едва вскарабкавшись по трапу на палубу, Спрекельсен вознамерился, было, помчаться на полуют, в капитанскую каюту, — но не обнаружил полуюта. Вместо него на корме судна зияла черная обгорелая дыра, в её недрах виднелась главная палуба с шестью пушками, которые, казалось, стыдливо съежились под испепеляющим взглядом судовладельца, словно чувствуя свою вину за то, что не сумели ответить голландцу. Над пушками мерно ходил из стороны в сторону, от правого борта к левому и обратно, длинный рупмель, и это движение выглядело, как успокаивающий жест. Но Спрекельсена теперь не так-то легко было успокоить — он набросился на капитана Юргена Тамма:
— Так! В таком вот виде предстает передо мной мой прекрасный корабль! А вы? Вы делаете вид, будто речь идет о потере нескольких дырок из головы голландского сыра.
Юрген Тамм на это достаточно недвусмысленно отвечал, что если бы дело обстояло именно так, как представляет его господин судовладелец, то от корабля не осталось бы ни кусочка обшивки, а от груза в его трюме — ни одного тюка, ни одного мешка пшеницы. Лишь благодаря его, капитана, хладнокровию да смелости и решительности команды «Морская дева» осталась на плаву, а груз и вовсе не пострадал. Когда от зажигательных ядер голландца вспыхнул такелаж, капитан «Морской девы» приказал рубить с наветренной стороны ванты и пардуны, а затем и мачты, так что ветер перебросил горящий такелаж через борт в воду. И только с бизань-мачты пламя успело перекинуться на ют, потому что не хватало людей, чтобы сбить огонь. Но в конце концов им удалось потушить и пожар.