Как ни хотелось Карфангеру зачислить в команду «Леопольда Первого» и Венцеля фон Стурзу, все же совет и адмиралтейство настояли на своем решении: офицерами на кораблях гамбургского флота могли становиться только граждане вольного города и лишь коренных гамбуржцев разрешалось нанимать на конвойные фрегаты матросами, матросами или солдатами абордажных команд. Помимо этого, всем им надлежало быть лютеранского вероисповедания. Что касается Венцеля фон Стурзы, то он не был ни тем, ни другим — бывший богемский помещик, обедневший дворянин без родины, принадлежавший к тому же ещё и к гуситам. Карфангер мог взять своего друга с собой только в качестве добровольца, не получающего жалованья.
Наконец настал день, когда служитель приколотил к дверям гамбургской биржи объявление совета: «Достопочтенный совет сим уведомляет достопочтенных господ купцов, шкиперов и прочих, к мореходству причастных, о том, что конвойный фрегат „Леопольд Первый“ в этом году дается в охрану судам, отплывающим на запад, и с Божьей помощью отправится из устья Эльбы в середине июля. Всем торговым кораблям к означенному сроку снаряженными быть.»
Карфангер только что закончил последнее совещание с Иоханном Шульте, капитаном частного конвойного фрегата «Пророк Даниил», отправлявшегося с несколькими «купцами» в Испанию и оттуда дальше в Италию, Яном Янсеном и Юргеном Таммом, чьи корабли вместе с фрегатом Иоханна Шульте составляли арьергард торговой флотилии, когда на палубе «Леопольда Первого» появились члены комиссии адмиралтейства, как всегда прибывшие для проверки готовности каравана к отплытию. Прежде чем приступить к выполнению положенных формальностей, секретарь адмиралтейства Рихард Шредер обратился к Карфангеру:
— Вы слышали последнюю новость с театра военных действий? Бранденбургский курфюрст присоединился к антифранцузской коалиции и вступил в должность главнокомандующего имперской армией.
— Вы уверены, что это именно так? — переспросил Карфангер, которому намерение курфюрста выступить за обще дело всех немцев казалось довольно сомнительным: слишком много лет прошло в напрасном ожидании этого.
— Абсолютно, — заверил его Рихард Шредер. — Доподлинно известно, что он с большими силами движется к Рейну.
— В таком случае мне остается со спокойной душой выйти в море, — сказал Карфангер и громко сообщил услышанную новость капитанам судов каравана, также собравшимся на «Леопольде Первом».
Когда матросы начали поднимать якоря и ставить паруса, когда корабли один за другим стали отваливать от мола, Карфангер ещё раз обратился к господам из адмиралтейства:
— Что собирается предпринять Гамбург в этой войне против французов, стремящихся захватить чужие земли?
— Мы будем помогать общему делу деньгами, — заявил Дидерих Моллер, — в остальном же мы будем стремиться не ввязываться в военные действия.
— Вот как! — Карфангер нахмурился. — Не ввязываться в военные действия? Боюсь, что это будет не лучший способ сохранять нейтралитет, господин ратссекретариус. Я все-таки надеюсь, что совет ещё раз хорошенько обдумает свои намерения, прежде чем ему придется в них раскаиваться.
— Господин адмирал, — отвечал Дидерих Моллер, — мы вносим пашу лепту в общее дело в виде денежных субсидий. Разве это не помощь? Незачем только заявлять об этом во всеуслышание, чтобы не пронюхали французы, которые могут изрядно повредить нашей торговле. Ну все, довольно об этом.
Прощаясь с членами комиссии адмиралтейства, Карфангер сказал:
— Счастливо оставаться, господа! Передайте мои наилучшие пожелания совету. И пусть он, подсчитывая гульдены, не забывает об империи.
— Вам бы только к чему-нибудь придраться, господин адмирал, — промолвил Дидерих Моллер со снисходительным упреком в голосе и откланялся.
Адмиралтейская яхта отвалила от борта фрегата; над устьем Эльбы прогремели залпы прощального салюта. «Леопольд Первый» направился в открытое море, увлекая за собой караван. Чем уже становилась полоска земли на горизонте за кормой, тем легче дышалось адмиралу Карфангеру.
Перед ними расстилались неподвижные, свинцовые воды Северного моря. Теплый зюйд-ост лениво шевелил обвисшие паруса.
— Вроде бы и не в понедельник мы отчалили! — сказал такелажный мастер парусному.
— Это так, но может быть, ритцебюттельский пастор в прошлое воскресенье не с той ноги стал подниматься на кафедру? — высказал тот свое предположение.
— Не иначе, — согласился такелажный мастер и посоветовал своему собеседнику послать матроса на грот-брам-рей дуть в брамсель. По морскому поверью это было первейшее средство борьбы со штилем, уступавшее, может быть, только царапанию фок-мачты.
Но ни одно из проверенных средств не помогло, как не помогли и всевозможные заклинания. Слово длинная вереница огромных улиток полз караван по застывшему в штиле морю — день за днем и ночь за ночью. Но зато, когда они наконец обогнули Шотландию, задул такой могучий норд-вест, что казалось, будто бог морей решил вернуть гамбуржцам все долги. Теперь команды кораблей только успевали поворачиваться: работы хватало всем и на палубе, и на реях, и у помп в трюмах. Тяжело груженные корабли летели вперед, как на крыльях, и волны частенько перехлестывали через их борта.
Корабельный священник, преподобный Гайберман, ненароком подслушавший разговор парусного мастера с такелажником решил пока что повременить с задуманной им проповедью о языческих суевериях и дождаться более подходящей погоды. Но все духи морей и ветров, казалось, весьма благосклонно отнеслись к преступному поклонению закосневших в язычестве и ополчились против пастора Гайбермана: чем дальше на юг продвигался караван, тем сильнее становился ветер. Между Азорскими островами и Бискайским заливом гамбургские корабли попали в полосу жестокого шторма, который едва не разметал караван.
В Кадисе Карфангера встретили со всеми почестями, полагающимися гамбургскому адмиралу. Пушки береговых бастионов приветствовали его фрегат тринадцатью залпами салюта; под гром ответного салюта своих батарей «Леопольд Первый» бросил якорь в кадисской гавани. К нему уже летела яхта испанского губернатора, спешившего лично нанести визит знаменитому мореплавателю и адмиралу. Вслед за губернатором на борт «Леопольда Первого» явились представители самых богатых торговых домов во главе с алькальдом. Карфангер радушно принял их всех, хотя хлопотная должность адмирала торгового флота отнимала уйму времени. К тому же надо было поторапливаться с отплытием из Кадиса: они и без того уже слишком долго задержались в Северном море из-за штиля.
Однако поток посетителей не иссякал. Не успел Карфангер отдать приказ ставить паруса, как к «Леопольду Первому» подошла большая шлюпка, и из неё на борт фрегата поднялись двенадцать монахов, прибывших засвидетельствовать почтение адмиралу Карфангеру.
Это были картезианцы из монастыря, расположенного на полпути, между Хересом и Пуэрто-Реалем. Тамошние монахи издавна занимались виноделием и на этом поприще снискали себе славу. На ярмарке в Пуэрто-Реале они прослышали о прибытии в Кадис прославленного адмирала Карфангера и решили немедленно отправиться на его корабль, чтобы преподнести гамбуржцам скромный дар — бочонок монастырского вина — за мужество, с которым они обороняют от разбойников христианских мореплавателей.
Карфангер горячо поблагодарил монахов, пообещав и впредь самым решительным образом и с Божьей помощью не давать спуску турецким пиратам, а затем пригласил своих капитанов и офицеров вкусить от даров монастырских виноградников. Янтарно-золотистое вино брызнуло в подставленные бокалы, и вскоре выяснилось, что благочестивая братия по части выпивки может посостязаться с иными шкиперами.
Благородное вино огнем заструилось по жилам, лица повеселели, языки развязались. Если для моряков последнее было делом вполне привычным и естественным, то о монахах, связанных традиционным для их ордена обетом молчания, этого никак нельзя было сказать. До сих пор от имени всех говорил лишь старший инок, и то используя при этом самое необходимое для соблюдения приличий количество слов.