— В таком случае — курс ост! — решительно провозгласил Ян Янсен и приказал брасопить грот, а заодно и поставить лисели. Венцель фон Стурза взял лютню и затянул песню на старинный мотив, слова для которой придумала команда «Дельфина»:
Ян, Юрген и Венцель — ого! ахой!
Отправились морем вокруг Оркней.
Плыли из Гамбурга и по пути
Приладили черту под хвост фитиль.
На флейте «Дельфин» — ого! ахой!
Ян, Юрген и Венцель — народ лихой!
Их друг, адмирал, — человек большой:
Пять футов со шляпой — ого! ахой!
Пять каперов враз отправил на дно:
В гости к морскому царю — ого!
Такой вот у нас народ лихой!
Ян, Юрген и Венцель — ого!..
— Ахой! — раздалось сверху. — Паруса за кормой справа по борту!
Песня оборвалась на полуслове, все взоры устремились в указанном направлении. За кормой «Дельфина» маячили силуэты трех парусников, нагонявших его. Ян Янсен навел подзорную трубу.
— Пираты? — спросили в один голос фон Стурза и Тамм.
— Они самые, братья. Эй! Такелажника и парусного мастера ко мне! Быстро соорудить ещё пару парусов для фок-мачты! Живей, ребята, пошевеливайтесь!
Юрген Тамм схватил лаг-линь и песочные часы, собираясь замерить скорость судна.
— Почти шесть узлов, Ян! — крикнул он через минуту.
— А они делают все восемь, — отозвался Янсен, ткнув пальцем через плечо, — а то и больше.
— Раньше, чем часа через два, они нас не нагонят, — подытожил фон Стурза, — за это время успеем что-нибудь придумать.
Не прошло и часа, как дозорные высмотрели впереди по левому борту новые паруса. Это был караван гамбургских «купцов», направлявшийся домой под охраной «Герба Гамбурга». Завидев конвойный фрегат, пираты поспешили ретироваться в южном направлении. Венцель фон Стурза и Ян Янсен сели в шлюпку и отправились на борт «Герба Гамбурга». Каково же было их удивление, когда им навстречу вышел адмирал Карфангер.
Во время последнего плавания с караваном в Италию Мартин Хольстен допустил несколько грубых просчетов, приведших к убыткам в несколько тысяч талеров. Коммерц-депутация подала на него жалобу в совет и потребовала эти убытки возместить. До окончательного выяснения обстоятельства дела Мартина Хольстен отстранили от командования фрегатом, а поскольку «Леопольд Первый» по-прежнему стоял на ремонте, капитаном «Герба Гамбурга» назначили Карфангера.
— Однако команда осталась прежней, не так ли? — спросил Ян Янсен.
— Да, почти. Так пожелало адмиралтейство. Несколько офицеров Хольстен — казначей, лейтенант и старший штурман — должны выступить в качестве свидетелей по его делу, и мне позволили взять вместо них моих людей.
— Довольны ли вы командой? — поинтересовался Венцель фон Стурза.
— Дела идут гораздо лучше, чем я мог предположить, — отвечал Карфангер, прекрасно понимавший, к чему клонит его друг. — Всего несколько строптивцев наберется.
Последние слова адмирала подтвердил и Михель Шредер. Из всех недовольных особенно усердствовал боцман Михель Зиверс, его открыто враждебное отношение к Карфангеру уже не раз приводило к конфликтам.
— Подспудный гнев тлеет долго, — сказал Янсен. — Глядите за ним в оба, а не то он подстроит вам какую-нибудь пакость, за которую потом придется держать ответ в Гамбурге.
Пора было расставаться. Ян Янсен успел ещё переброситься несколькими словами со старшим сыном Карфангера, впервые отправившимся в плавание вместе с отцом, и отбыл на свой корабль. Венцель фон Стурза остался на «Гербе Гамбурга».
Через несколько дней — дело было в конце сентября — караван пришел в Кадис. Здесь Карфангера поджидал первый неприятный сюрприз — письмо коллегии адмиралтейства, в котором в адрес адмирала высказывались упреки по поводу длительной стоянки в Плимуте, хотя на этот счет имелась точная инструкция: в Плимут не заходить. В конце был задан прямой вопрос: собирается ли адмирал Карфангер до наступления зимы вернуться в Гамбург, как было предписано, или нет?
— Как только им опять удалось обо всем пронюхать, не пойму? — недоумевал Карфангер, беря перо и бумагу.
— Как? Не иначе, Михель Зиверс успел черкнуть пару строк кому следует, — предположил Венцель фон Стурза.
Карфангер сделал вид, что не расслышал его слов, и принялся составлять рапорт с описанием причин вынужденной стоянки в Плимуте.
Причин этих было несколько. Вначале они напрасно прождали благоприятных ветров. Затем, уже у самого английского берега, их застиг шторм, один из кораблей каравана дал серьезную течь, и залатать корпус можно было только в ближайшем порту, которым оказался Плимут. В довершение всему опять налетел свирепый шторм, задержавший их отплытие из английского порта ещё на несколько дней. Тем не менее, адмирал не терял надежды вернуться до наступления зимы. Его рапорт завершался такими словами:
«Однако сие — в руках Божьих, но не в моей власти. Господь свидетель, что я всегда верой и правдой служил родному городу, с превеликим усердием заботился о его благополучии и оберегал городскую казну от излишних расходов. И ныне я намерен приложить все усилия к скорейшему возвращению каравана, в остальном полагаясь на промысел Всевышнего, с чем и остаюсь Ваш всепокорнейший и преданный слуга капитан Берент Якобсон Карфангер Кадис, лета 1683-го, 24 сентября».
Однако прежде чем последний из кораблей каравана поднял синий флаг — сигнал готовности к отплытию — прошло ещё две недели. Вечером 10 октября Карфангер ещё раз собрал в адмиральской каюте своих офицеров и друзей, чтобы поделиться с ними только что полученной новостью.
Армия под командованием польского короля Яна III Собеского в битве под Каленбергом разгромила турок, с самой весны осаждавших Вену, причем в битве этой к армии польского короля присоединились саксонские и баварские контингенты имперской армии во главе с Карлом Лотарингским.
Не только в честь этой победы поднимались бокалы тем вечером: адмирал Карфангер праздновал свое шестидесятилетие в кругу друзей и боевых товарищей.
Но недолго суждено было им веселиться. Внезапно дверь каюты рывком распахнулась, и в проеме показалось чье-то перекошенное от ужаса лицо:
— Пожар на судне! Пожар в такелажной кладовой!!
Все повскакали с мест и бросились к двери, сметая со стола бокалы и оловянные тарелки, опрокидывая стулья. На палубе уже толпилась встревоженная команда. Пожар в кладовой, где хранился запасной просмоленный такелаж и бухты пеньковых тросов! … А за тонкой переборкой — носовая крюйт-камера, набитая порохом для мушкетов…
Из отверстия люка вырывались клубы густого, едкого дыма. Солдаты, выстроившиеся в ряд по приказу командира, уже лили в люк воду из деревянных ведер, которые передавали по цепочке. Но было видно, что ведер слишком мало, и Карфангер крикнул Михелю Шредеру:
— Лейтенант, садитесь в шлюпку — и за ведрами! Соберите по кораблям все, что можно, и быстро назад!
— Слушаюсь, господин адмирал! — откликнулся Михель Шредер.
— Одному вам не управиться, я возьму шлюпку с «Дельфина»! — прокричал Ян Янсен.
Через некоторое время обе шлюпки возвратились, доверху наполненные деревянными ведрами. Однако пожар принял уже угрожающие размеры. Коекто из команды начал спускаться в лодки, пришвартованные к борту фрегата. Напрасно Карфангер и Шредер призывали малодушных вспомнить о присяге, напрасно Янсен и фон Стурза пытались их остановить… Огонь под палубой неумолимо подбирался к носовой крюйт-камере, и опасность взлететь на воздух вместе с кораблем становилась все реальнее.
Но не все ударились в панику; большинство матросов и солдат продолжали отчаянную борьбу с огнем. Дым разъедал глаза и легкие, от страшного жара начинала тлеть одежда, у самых их ног из люка вырывались ослепительные языки пламени, но матросы продолжали лить ведро за ведром в его ненасытную полыхающую пасть.
Огонь ещё не вырвался на свободу, продолжая бушевать под палубой, и Карфангер надеялся, что им удастся задушить, затопить его. Но вскоре палубный настил вокруг люка стал таким горячим, что лишь немногие отваживались добегать с ведром воды до самого его края. Запасы пороха у них под ногами могли взорваться каждую секунду. Пламя уже прожгло переборку и начало пожирать частично залитый водой порох в малой крюйт-камере; ослепительно яркий сноп огня с громким шипением хлестнул из-под палубного настила у самого основания грот-мачты.