«А я уверена, что она при чем! Еще как при чем! Она появилась – и Илья снова слетел с катушек», - зло выкрикнула Валентина Павловна и следующим утром ехала к сыну с твердым намерением поговорить, выяснить и раскрыть ему глаза.
- Где он? – спросила она у Василисы, открывшей ей дверь.
- В кабинете, Валентина Павловна, - растерянно ответила Василиса, растеряв слова приветствия.
Туда и влетела Макарова, жалобно выдохнув:
- Илья! Ну почему снова она?!
Макаров поднял глаза от экрана ноутбука, за которым проводил последние сутки, систематизируя в папках информацию по «Sky Tower» и скидывая актуальное на флешку, чтобы передать ее Юре Тё – через Мышь. То, что мать близка к истерике видно было невооруженным взглядом. Он быстро кивнул на диван и коротко спросил:
- Чаю твоего любимого заварить?
- Не надо, Илья, пожалуйста. После всего – не надо отговариваться от меня чаем.
Несколько мгновений он рассматривал лицо Валентины Павловны, потом тяжело вздохнул, признавая тот факт, что она – знает. А еще он двенадцать лет признавал вину перед ней за то, что она была человеком, который вынимал его из петли. Наверное, потому и пытался все это время делать так, чтобы это оказалось не зря. Не получилось. Не вышло.
Макаров встал из-за стола, обошел его, присел на столешницу напротив матери и тихо сказал:
- Я ее люблю.
Она отпрянула от него и присела на диван. Сделала глубокий вдох.
- Я знаю. Знаю! Но она этим пользуется. Неужели ты этого не понимаешь?!
- Все люди пользуются друг другом. Поверь, здесь не так, как кажется.
- Кажется? Да можно и без «кажется». Ты ведь знаешь, чья она жена?
- Знаю.
- И то, что дочь у них – знаешь.
- Мама, я был у них дома во Вроцлаве. Вряд ли ты можешь открыть мне что-то новое.
- Могу! Она гуляла от тебя уже тогда! С ним, с Никитой.
Улыбка тронула его губы. Невзрачная, усталая. Он снял очки, кинул их на стол и медленно сказал:
- Мотив знакомый, песня старая. Смени пластинку. Она не гуляла.
- И именно поэтому она вышла замуж за отца своего ребенка. Ты знаешь, когда родилась их дочь? Последний дурак, не разбирающийся в биологии, способен будет посчитать! – выдала Валентина Павловна свой аргумент, мучивший ее всю ночь.
- Я понятия не имею, когда родилась Сонька! Меня в известность не поставили, уж прости. Более того, Логинов сообщил, что мое участие в жизни племянницы крайне нежелательно.
- Я тебя поставлю в известность. Может быть, ты сможешь, наконец, мыслить здраво. Эта девочка родилась третьего ноября! Третьего! Ты понимаешь?!
Его взгляд быстро метнулся к материному лицу. В груди заворочалось что-то малоприятное. Гаденькое, противное.
- Какого года? – тупо спросил он враз пересохшими губами.
- А как ты думаешь? Пока мы возвращали тебя к жизни в Мюнхене, они счастливо ждали пополнения в своей семье!
Илья сглотнул, чувствуя, как ком прокатывается вниз по горлу и застревает где-то под кадыком. «Тадеуш Ахатинский!» - провозгласила в его голове Соня. И он медленно закрыл глаза, понимая, что земля из-под ног уходит. Никогда в жизни еще он не чувствовал себя настолько беспомощным. Из черноты перед глазами чертовым образом всплывали даты и дни. Как страницы в газетах. Бесконечные заголовки. Черно-белые, цветные, яркие, бросающиеся в глаза.
Третье ноября.
Третье ноября, когда он пытался жить в Мюнхене.
- Она забеременела в феврале, - проговорил он с усилием, понимая, что это сейчас он сам посчитал – и не заметил, как и когда считал.
- Вот именно, – устало, совсем серо подтвердила мать.
- Она забеременела, когда мы жили с ней, мама.
- Ты, наконец, понял?
Он встал, отвернулся от нее, придвигая к себе графин с водой. Наполнил два стакана. Из одного отпил сам. Второй поднес Валентине Павловне и проговорил, пытаясь заглушить собственное сердце, гулко ухающее в груди:
- Я, наконец, понял.
- Илюшенька, - пробормотала мать. Стакан не взяла, смотрела ему в лицо. – Оставь ее, пусть живет, как знает. Без тебя. О ней есть кому позаботиться.
Он издал короткий смешок, отставил стакан и неожиданно грозно выдал:
- Ты, вроде, умная женщина, мама. Могла бы хоть немного подумать. Все, мне пора.
Он развернулся к столу, захлопнул крышку ноутбука и подхватил ключи от машины, висевшие на вертушке.
- Илья! – все, что успела крикнуть ему вслед Валентина Павловна.
Но было поздно. Все на свете поздно. Илья не оглядывался. Потому что тоже чувствовал себя идиотом, который мог бы хоть немного подумать.