- Чувствую себя каким-то подпольщиком, - сообщил Макаров, едва она приблизилась.
Алиса молча взглянула на него – глаз ее тоже не было видно за темными стеклами – и свернула на дорожку к гаражу. За спиной тут же раздались торопливые шаги. Илья обогнал ее и замер, не пропуская вперед.
- Я тебя в последний раз прошу, - быстро заговорил он. – Я больше не буду тебя трогать и, если не захочешь, даже не приближусь к тебе.
- И это не могло подождать всего один час?
- В офисе мы бы подписали контракт, и ты уехала бы домой, ничего не слушая.
- Поэтому ты счел за лучшее явиться ко мне домой. Ты думаешь, мне мало воскресного скандала?
Наверное, если бы не очки, то молнии, мелькавшие в его глазах, непременно вырвались бы наружу. Но им обоим повезло – с его близорукостью. Макаров уперто выдвинул вперед свой длинный подбородок и ответил:
- Если бы я хотел скандала, вломился бы еще вчера. Но вместо этого стою и жду, когда ты соизволишь выйти. Дай мне десять минут. Десять – и я свалю из твоей замечательной жизни!
- Десять минут, - сказала Алиса, заметив мелькнувшего в окне своей квартиры домовладельца, и усмехнулась.
В ответ на эту ее усмешку он только и смог что кивнуть. Потому что в прошедшие сутки, если о чем и думал, так только о том, как уговорить Алису поговорить, уверенный в том, что она ни за что не согласится. А теперь впал в ступор, не понимая, как облечь в словесную форму то, что нужно было сказать.
Его взгляд забегал по ее лицу, по одежде, по рукам, в которых она сжимала сумку. А в голове отчаянно бился ее голос в ту минуту, когда она выкрикивала ему свое имя на том проклятом мосту, где он окончательно потерял голову. Нет, не алкоголь… Просто вдруг на мгновение ему показалось, что они те же… И что он имеет право ее целовать.
Макаров вытянулся в струну, став, кажется, еще выше, чем был. И медленно проговорил:
- Я… видишь ли, я не с того начал… в самый первый день не с того… Мне следовало, наверное, радоваться, но как-то не получилось радоваться… Я до сих пор не понимаю, что за подстава, - смешок из груди все-таки вырвался, но он продолжил. – И я не знаю, как к этому всему относиться. Как правильно реагировать… Ты была слишком мне дорога, чтобы сейчас вести себя так, будто ничего не произошло.
- Прости, что оказалась живой.
Макаров вздрогнул, рванулся было к ней, но удержал себя на месте. Только теперь уже на нее не смотрел.
- А я, оказывается, разучился разговаривать, - негромко рассмеялся он. – Черт, Алиса, я столько времени мечтал о том, чтобы все тебе сказать! Чтобы ты поняла, почему… Когда ты мне звонила, я валялся пьяный и ненавидел тебя. Когда протрезвел – себя возненавидел. Какого хрена ты завалилась тогда именно в тот клуб, а? Других не было?
- Прости, что доставила тебе неприятности, - проговорила она равнодушно.
- Да черт подери! Там камеры были установлены прямо напротив вас! Вас мать видела! И я видел все, понимаешь? Я знаю, что вы целовались, а потом ушли вместе. И я знал, в котором часу ты домой явилась! Я поверил! Не тебе – записи! Потому и выгнал, потому и… Сейчас звучит тупо… Наверное, можно было и не говорить. Дня не было, чтобы я не думал о том, что никогда не смогу объяснить… Такое не прощают… Мне Ник потом сказал, что тогда случилось. Так что, как видишь, я не только сволочь, но еще и тупица.
- Прости, что стала причиной твоей заниженной самооценки. Но мы рискуем опоздать в «ArchSpace».
- Десять минут еще не прошли, - выдохнул он.
- И? Что ты хочешь услышать?
- Я виноват перед тобой. Я хотел сделать тебе больно, я хотел тебя наказать, потому что больно было мне, - Макаров резко поднял глаза и посмотрел в ее лицо. Ему снова было двадцать лет, и он снова оправдывался за сыгранную когда-то игру. Таким она видела его однажды – на кухне, где он выкурил целую пепельницу сигарет и обрывал ее телефон. За день до их конца. Илья разлепил губы и снова заговорил: - Алиса, я тогда не знал ничего, я сейчас не знаю, можно ли за такое прощения просить. И, наверное, все это значения для тебя больше уже не имеет. Но если когда-нибудь сможешь… хотя бы понять, почему я сделал то, что сделал…
- Что это изменит?
- Не знаю… Меньшим мудаком я точно не стану… Но я тогда не знал, что потеряю тебя на всю жизнь.
- А как еще это могло быть? На полжизни? На полтора года? Ты выгнал меня. Это бывает только навсегда.
- Этого я тоже не знал, - хмуро ответил Макаров. – Я тогда думал только о том, чтобы ударить тебя больнее. Меня хватило на неделю, а потом все оказалось поздно. Не исправил.