Всадник придержал коня и оглянулся.
Это был Онфим.
Увидев выходящего из-за дерева, с огромной, не по росту дубиной, мальца, он улыбнулся ему и знаком велел приблизиться… И, пока тот шел, проваливаясь в снег, продолжил слушать песню.
От рябины до ряби-и-ины
Им вослед глядят мужчины.
И не ягоды рябиин
Зреют на телах мужчин!
Дым пожарищ, как туман-н-н-н…
Да летает сытый вран-н-н!..
Песня слышалась наверху, а внизу, под разбросанными тут и там сугробами, сидели люди... Под одним из них, раскачиваясь в обнимку, статная женщина с худенькой тихо пели песню, которую подтягивали под другими сугробами. Не пела, наверное, одна только Милуша. Плача и заливаясь слезами, она уговаривала деда Завида:
- Дед, родненький, миленький, отпусти, а!
- Сказано не пущу, значит, и не проси! - слышался в ответ сердитый шепот.
- Замерзнет ведь… И Славки, как назло нет! Он бы сбегал, узнал, как он, а может быть, даже и принес сыночка!
- Эх, меня не было рядом! Как ты только могла оставить его? И Славко тоже хорош!
- Да его тогда уже не было с нами!
- Как это не было?
- А вот так - ушел он!
- Как ушел? Куда?
- Откуда мне знать? Сказал, скоро вернусь.
- Вот я ему вернусь!
- Ну, дед…миленький, родненький… ради Христа!
- Ради Христа я только помолиться теперь для тебя могу!
- И… поможет?
- А как не помочь? Христос сказал, если двое или трое будут молиться во имя Его, то и Он будет посреди них! То есть, здесь, среди нас!
- Как… Сам Христос?! – силясь постичь сказанное, прошептала Милуша. – Здесь?!
- Неложно каждое слово нашего Бога! – строго оборвал ее дед Завид, и, как ни тесно было под сугробом, истово перекрестившись, с чувством сказал: - А мы еще святого Климента, покровителя земли русской, первых святых наших Бориса и Глеба да Саму Божью Матерь на помощь призовем. Попросим их умолить Христа простить грехи наши тяжкие, за которые нам столь великие скорби посылаются.
Женщины, оборвав пение, заплакали во весь голос.
Дед прицыкнул на них и в полной тишине начал молиться:
- Господи, помилуй! Пресвятая Богородица, спаси нас! Все святые, молите Бога о нас!
- Про ребеночка, про сына моего не забудь! – напоминая, простонала Милуша.
Но дед Завид словно не слышал ее.
Прочитав молитву «Отче наш», он принялся просить Господа спасти и сохранить вверенных ему людей от врага лютого, дикою злобой гонимого, никого не щадящего!
- И сына ее… младенца… - сказал, наконец, он.
- Добрыню! - подсказала Милуша,
- … в христианстве – Георгия! – перебил дед Завид, грозно зыркнув на нее глазами за то, что при молитве упомянула языческое, а не данное при святом крещении имя. - Спаси и сохрани его, безгрешного, живым и невредимым верни. Впрочем, да будет на все не моя, но Твоя воля! – закончил он, и женщины, давясь слезами, снова тихо запели:
От ряби-и-ины до берёзы
То ли росы, то ли слёзы
Бедной матери-земли-и-и –
Снова половцы прошли!
Не успели они дойти до дыма пожарищ и сытого ворона, как в сугроб неожиданно заглянула мальчишеская голова и, отыскав быстрыми глазенками деда Завида, шепнула:
- Дед! Там – всадник!
- Половец? – сразу насторожился дед Завид.
- Нет, наш – русский! Говорит, ты его знаешь! А еще говорит, чтоб ты вышел. Разговор, говорит, к тебе есть.
- Знаю, говоришь? Ну-ка, ну-ка, посмотрим, кто к нам пожаловал? Не сам ли князь Владимир, во святом крещении Василий, по дедушке – Мономах?
Дед Завид, кряхтя, поднялся и с трудом выбрался из сугроба.
- А-а, это ты, Онфим? – и, правда, сразу узнал он.
Кузнец встретил его с улыбкой:
- Хорошо спрятал своих, дед! Насилу отыскал! Да только все равно Белдуз бы нашел!
- Тьфу, тебе на язык! – сплюнул дед Завид и недовольно покосился на могучего всадника. - Ты что, каркать сюда приехал?
- Нет. Предупредить. Он-то, еще, люди говорят, не ушел отсюда совсем. Бродит всё где-то. Но ни в одну весь не зашел. А вы по лесам хоронитесь! В лучшем случае, с одного тайного места в другое перебегаете!
- Это ты к чему? – насторожился старик.
- А ты до сих пор не смекаешь? Давай-ка, отойдем в сторону…