- Спи, мой милый, мама здесь, - не буди родную весь!.. – не отзываясь, продолжала та.
- Да ты что, сама уснула, что ли? – уже громко позвал Славко.
- Что? – вздрогнув, обернулась она, и столько тепла и мира была в ее огромных глазах, что не повернулся язык у Славки сказать ей сразу всю правду.
- Это… не принес я рыбу- то! - только и смог пробормотать он.
- Ничего, в другой раз принесешь! – певучим голосом отозвалась молодая женщина и с ласковым упреком обратилась к сыну: - Да что ж мне с тобой делать! Хочешь, одолень-траву дам?
Милуша сняла со стены висевший на гвоздике маленький кожаный мешочек и повесила на шею сына.
Малыш взял его в ручонки и, заигравшись, замолчал.
- Ну вот, слава Богу! – с облегчением вздохнула Милуша и перекрестилась на стоявшую в красном углу перед горящим глиняным светильником икону. – Ты только, смотри, деду Завиду ничего не говори! Меня так прабабка учила, а она еще до крещения Руси жила!
- Да не скажу я! Милуш… - снова начал Славко.
- Да?
- Уходить надо скорей… собирайся!
- Куда?
Милуша внимательно посмотрела на Славку и сама прочла у него в глазах то, о чем он боялся сказать ей.
- Что - половцы?!
- Они… - словно был виноват в этом, опустил голову Славко.
- Неужто опять?!
- Да…
- Но ведь дед Завид сказал, что до осени их больше не будет!..
- Что он тебе, главный половецкий хан, чтобы знать все их планы?
- О, Господи! И что же нам теперь делать?
- Собираться! – помогая Милуше как можно теплее одеть сына, заторопил Славко. – И скорее, скорей! Наши, небось, уже все ушли. Это ведь… не обычный набег!
- А… какой? – испуганно взглянула на него Милуша.
Но у Славки уже не было времени объяснять ей всего. Он только помог Милуше собрать все необходимое в узелок, положить на верх икону и вместе с сыном, которого она крепко прижала к груди, чуть ли не вытолкнул из дома…
2
- Стой, ты куда? – только и успела крикнул вслед Славке Милуша.
Они успели как раз вовремя.
Жители Осиновки уже потянулись вереницей к полю, за которым находился не раз и не два спасавший их лес.
Обычно они шли туда с надеждой, переждав беду, вскоре пойти обратно в свои разоренные дома.
Но сейчас уходили так, словно не чаяли вернуться живыми.
Милуша смотрела на них и ничего не могла понять.
Люди низко кланялись друг другу и прощались, словно и, правда, шли на верную смерть.
Две женщины громко отпускали друг другу прежние обиды и старые долги:
-Ту меру зерна, что ты у меня в долг по осени взяла, я тебе, так уж и быть, прощаю! – великодушно говорила одна, высокая, статная.
- И я тебе корзину брюквы, которую дала летом! – всхлипывая, отвечала болезненная и худая.
- А за то, что я тебе волосы, бывало, драла, прости!
- А ты меня – что я тебе однажды глаза чуть не выцарапала!
- Ох, и глупые мы были с тобой!
- Ох, глупые!
Милуша со страхом и удивлением послушала их и подалась ближе к деду Завиду.
Тот, замыкая шествие, рассказывал идущим рядом детям о самом злобном на свете звере - ласке. Он видывал его в Ростове Северском, откуда и пришел в эти места вместе с войском молодого тогда еще князя Владимира Мономаха.
- Сама – чуть поболе ладони, если не считать хвоста! Много ли ей для прокорма надо? – даже плюнув от негодования на землю, говорил он. - А как попадет в курятник, то не успокоится, покуда всем курам до единой головы не прокусит! Ничего живого после себя не оставляет! И откуда в ней только такая злость?
Заметив Славку, дед Завид оставил его быть замыкающим, а сам направился в голову вереницы - показывать путь.
- При чем тут ласка? Почему все прощаются? – недоумевая, спросила женщин Милуша. – И вообще, что случилось?
Худая, болезненная, с жалостью осмотрела ее, ребенка и сказала:
- Ой, милая! На нас ведь сейчас сам хан Белдуз идет!
- Ну и что? - продолжала недоумевать Милуша.
- А то, что после себя он в живых никого не оставляет! Ни старого, ни малого! Поэтому и прозвали его в народе ханом Лаской! – пояснила высокая, статная.
- Вот горе-то… - послышалось с другой стороны. – Последний раз сюда он лет семь назад, как наведывался! Тогда только те и спаслись, что в отлучке были. Да еще вон – Славко!
- Его матушка в печке спрятала! – шепнула Милуше худая женщина, и та крепче прижала к себе сына. - Если б их дом подожгли, и его бы, считай, не было!
- А матушка-то его - первой красавицей в округе была! – принялась причитать статная.