- Да, Славко… - выслушав отрока, задумчиво покачал головой Мономах. – Задал ты мне задачу. Даже не знаю, что и сказать на все это…
Он посмотрел на донельзя довольного собой, ожидавшего похвалы и наград, Славку и, наклонившись к уху игумена, чуть слышно спросил:
- Что скажешь, отче?
- Молодец! – шепотом отозвался тот. – Но больно уж горд и самонадеян! Как бы это его озорство однажды до больших бед не довело!
- Вот и я тоже так думаю…
Мономах немного помолчал и, прокашлявшись в бороду, неожиданно строгим голосом молвил:
- Ну что ж, выслушал я тебя внимательно. Теперь буду суд судить!
- К-какой еще суд? Над кем? – опешил Славко.
- Как над кем? – сдвинул брови Мономах. - Столько дел натворил, да еще и спрашивает! Коня украл? Украл…А это… Эй, тиун!
Славко посмотрел на Мономаха, на подбежавшего тиуна и не знал, верить ему собственным ушам и глазам, или нет.
А Мономах, тем временем, словно ни в чем не бывало, продолжил:
- Какая там у нас вира по Русской правде за кражу коня положена?
- Кража коня? - деловито уточнил тиун и, ни секунды не думая, ответил: - Кража коня приравнивается к краже оружия и одежды, и наказывается штрафом - в три гривны!
Ну ладно, допустим, оружие ты у половца украл, то не считается, – кивнув тиуну, снова обратился к Славке Мономах. - Но ведь ты украл еще и одежду! Причем, очень дорогую!
- Я? У кого?!
- Да вон же, у Звенислава! Ты сам говорил – на большой дороге!
- Да не крал я! Он сам мне отдал! – заколотил себя кулаками в грудь Славко. - У него самого спросите!
Звенислав попытался вставить слово в защиту друга, но купец сильно дернул его за локоть, что-то шепнул на ухо, и тот, опустив голову, закашлялся и промолчал.
- Видишь, молчит! – заметил Мономах. - Значит, это уже не кража, а грабеж, за который полагается куда большее наказание! Но и это не все. Ты ведь и стог сена еще сжег!
- Так я же не для себя… Для Руси старался!
- И мою грамоту хану прочитал. Да… Хорошо хоть, про Корсунь додумался вставить.
Славко смотрел на Мономаха и никак не мог взять в толк – вправду тот все это говорит или нет? У него ничего нельзя было понять. Прямо совсем, как у деда Завида! А может, мелькнула мысль, то дед Завид у Мономаха научился так говорить, когда еще не был дедом? Вот и спасай после этого Русь…
Славко беспомощно огляделся. Но увидел вокруг себя только серьезные лица. Игумен, глядя на него, укоризненно качал головой. Купец кусал губы и прятал их с бороду. Гонец и вовсе отвернулся. Только плечи его почему-то изредка вздрагивали. А по лицу Ратибора вообще ничего нельзя было понять.
А по сторонам уже вовсю шептались младшие дружинники:
- Что там?
- Да вон, половецкого отрока судят!
- Не половецкого, нашего! Просто одет он так!
- А за что?
- Коня, говорят, украл, знатного человека на большой дороге ограбил, поджог учинил, а главное – княжескую грамоту Степи выдал!
- У-у, плохи тогда его дела!
- Казнят!
- Не казнят, а казним, нам-то ему голову рубить прикажут!
- Тихо, смотри, Мономах поднимается!
- Сейчас суд вершить будет!
Все поднялись со своих мест, и Мономах, неожиданно для потерявшего всякую надежду Славки, сказал:
- Ну, ладно! Палка, говорят, и та о двух концах. Вот украл ты коня, у своих земляков, в голод, накануне весенней работы – за это и голову отсечь мало. Но, если бы не украл, гонец бы не выполнил мой приказ, и смоленский князь не успел бы подготовить свое войско. Звенислава раздел? В другой раз умней будет! И хотя вины это твоей не умаляет, это помогло вам затем провести самого Белдуза и вовремя сообщить мне, что он знает и верит про Корсунь! И все-таки, мнится мне, добро должно быть добрым, без всякой примеси зла, как плохая монета! Но на этот раз ладно. Половцы сильны, а значит, мы должны были быть сильнее. Быстры – быстрее. Хитры – хитрее! Поэтому, если на твою вину посмотреть с этой стороны, то большое дело сделал ты для Руси!
Славко поднял низко опущенную голову и недоверчиво покосился на Мономаха.
- Да-да, - глядя на него с отеческой улыбой, подтвердил тот. - Смотри, какая слава гремит теперь по всему миру. И в этой славе есть частичка и твоего труда. Посему повелеваю зваться тебе отныне не Славкой, а Гремиславом! А теперь говори, какую награду просишь?