— Благодарю тебя, великая княгиня, за оказанную мне честь… Да сверкает твоя красота еще многие годы! — согнулся в поясе раб-Эфра, а в его глазах и словах проскользнула все та же неуловимая усмешка, как будто он знал о самой княгине что-то такое, что давало ему право говорить таким образом. — Я передам своему господину твои слова. Хотя знаю, что они его не обрадуют. Надеюсь, мы еще встретимся.
И Аарон раб-Эфра стал пятиться к двери, кланяясь через каждые два шага.
Едва закрылась за ним дверь, в гостевой палате сгустилась напряженная тишина.
— Что думаете? — спросила княгиня, разрушив тишину, и требовательно глянула на воеводу Добрыню.
— Думаю, княгиня, что он приходил к тебе соглядатаем, — ответил тот не задумываясь.
Княгиня обратила взор на Исфендиара.
— Я согласен с воеводой, моя госпожа, — да продлится твоя мудрость на многие годы! — заговорил Исфендиар несколько нараспев, встав и приложив правую руку к левой части груди. — Этот иудей пытался выведать у тебя кое-что о твоем сыне и нашем князе Святославе, — да будет его путь прям и удачлив! Просто так наместник не послал бы этого иудея в Вышгород. Однако должен заметить, что на этот раз ты победила его, моя госпожа, в словесном поединке. Я велю своим людям в Киеве, — да будет на то твоя воля, моя госпожа, — выведать, что там происходит во всех подробностях. Да простит мне моя госпожа мое многословие, но главное, что заставило наместника послать к тебе своего слугу, заключается в следующем: наместник царя Хазарского и его люди настолько обнаглели, что не чтят ни людских законов, ни божеских, творя насилие и несправедливость по отношению к киевлянам. Так ведут себя завоеватели из страха перед покоренным народом, готовым восстать против своих поработителей. Особенно в этом преуспели наемники-хорезмийцы. Они отнимают у горожан все, что им понравится, хватают не только на улицах, но и в домах юных дев и молодых жен для своего услаждения, убивают мужей за косой взгляд, громкое слово, тем более за сопротивление беззаконию, ими же творимому. Так ведут себя крысы, почуяв гибель корабля во время шторма в открытом море: они пожирают себе подобных, чтобы принять смерть с набитым брюхом.
— Хорошо, почтенный Исфендиар, — произнесла княгиня Ольга. — Посылай в Киев своих людей. Пусть они удержат киевлян от преждевременного восстания. Ясно, что раб-Эфре известно о выходе князя Святослава из Невогорода. Но он не может знать, куда ведет свое войско наш повелитель.
— Да исполнятся все твои желания, великая княгиня, — склонился перед ней хорезмиец. — Да помутится разум и ослабеют руки твоих врагов. Да будет путь твоего сына прям и свободен!
Княгиня Ольга молча кивнула головой и сошла с возвышения. Тревога за своего сына вновь охватила ее душу. И она мысленно обратилась к всесильному греческому богу: «О всемилостивый и всемогущий Иисусе! Помоги моему сыну благополучно миновать все беды, которые готовят ему наши враги! Всели в его душу мудрость змеи и отвагу барса, идущего по следу лесного вепря. А я отмолю его грехи, вольные и невольные, и сделаю все, чтобы отвратить его от веры языческой и привести его к вере истинной. Аминь».
ГЛАВА 4
Киев, стольный град Южно-русского княжества, в несколько раз превосходит Вышгород по занимаемой территории, по количеству людей, в нем проживающих. Он тоже опоясан стеной из дубовых стволов, и стена эта тянется с холма на холм, а вместе с ней глубокий ров, через который перекинуты подъемные мосты. Здесь тоже с утра начинается кипение жизни, чтобы утихнуть с заходом солнца. И тоже звонят колокола церкви Святого Николая Угодника, построенной еще Аскольдом; и тянут свою заунывную песнь муэдзины, и так же поклонники Перуна кружатся в танце; лишь иудеи серыми тенями проскальзывают в синагогу, ничем не отличающуюся от обычного дома, разве что шестиконечной звездой царя Давида, укрепленной над входом.
Но сегодня на узких улицах города почти не видно людей: сегодня суббота, день общения иудеев с их богом, день тишины. Не звенят к заутрене колокола церкви Николая Чудотворца, не стучат молоты в кузнечном квартале. Лишь небольшие конные и пешие отряды хорезмийцев лениво передвигаются там и сям, иногда стуча древками копий о свои щиты. Встречные женщины кутаются в платки, пряча от них свои лица, девицы стараются не показываться из дому, а если нужда заставляет, то мажут лица сажей с бараньей кровью или вонючим дегтем, отпугивая тем самым охочих до молодых дев наемников. Но не всех удается отпугнуть — и девы пропадают, и молодые женщины. Иногда то здесь, то там вспыхивают потасовки между хорезмийцами и горожанами, но смельчаков хватают и казнят на рыночной площади, а их родственников продают в рабство.