Святослав нагнулся над ручьем, сполоснул руки, а потом присел на валунок, тоже на удивление белый, как бы даже омытый прозрачной водой. Долго пребывал в раздумьи, наблюдая, как, пробившись из-под земли, вода скапливается, бурля, у изножья ручья, а когда ей делается там тесно, выталкивается из ямки и, чуть покуролесив средь камней, острогрудо выпятившихся из-под земли, обретает собственную суть, становясь ручьем, которому уже ни до чего нет дела, ибо он совершил то, что и предполагалось при его рождении.
Святослав смотрел на движение воды, хотя еще не обретшее покоя, но уже утвердившееся в истинном своем назначении, а сам думал о чем-то далеком от того, что открывалось взору, и мысли те были нелегкие. Он вдруг видел себя мальчиком, впервые оказавшемся в сторожевой башне на городской стене, упросил матушку — княгиню взять его с собой, и теперь стоял и глядел в узкую смотровую щель на высокие, с широкими, чуть сморщенными листьями, дерева, подступающие к Вышгороду, на тропы, не то зверьи, не то пробитые хожалым людом, петляющие по раменям. В какой-то момент он увидел небольшое селище на опушке леса. Было селище подобно синему блюдцу на столе, накрытом зеленой скатертью. Черные и прямые дымы, кое над какими крышами изрядно кудрявясь, висели над домами. Они напомнили мальчику недавний сон: в нем тоже были домы, и они походили на эти, только двери там были открыты настежь, и люди, смеясь и подзадоривая друг друга, то вбегали в них, неся в руках золоченые подносы с яствами, то выходили оттуда, не утратив радости в лицах. И он, вдруг очутившись на широком подворье, хотел бы понять, чему они так радуются. Люди не сразу обратили на него внимание, а только когда узнали, откуда он и кто он?.. И сказал вьюноша в длинной синей рубахе, взяв его за руку и подведя к крыльцу с высокими, смоляно поблескивающими ступенями:
— Чему радуемся? Освобождению своему, княже.
— Освобождению от чего?..
Он ли спросил, иль только помнилось, что спросил, теперь и не скажешь. Прервался сон. А жаль! Он так и не узнал, что за люди привидились и о чем хотели бы поведать ему. Он еще долго не отходил от смотровой щели в надежде разглядеть кого-либо, кто живет в селище. Но так и не дождался, обернулся к матушке и спросил у нее, отчего люди не выйдут из жилищ, иль так все заняты растопкой печей?
— Да нет, — отвечала Ольга. — Нет там теперь никого. Сказывали зорчие из ближней сторожи, что идут воины с враждебной стороны, не жди от них пощады. Вот смерды и побросали растопленные печи и укрылись за крепостной стеной.
Он тогда впервые увидел чужеземцев. Они пожгли домы в селище и подошли к Вышгороду. Долго грозились, подтянувшись ко рву, залитому водой, и рассекая воздух длинным и гибким полукружьем сабель. Уж когда возвращались ко Дворцу Ольгиному юный Святослав удивился многолюдью на узких улочках Вышгорода. Возникло чувство, что тут собрались все жители окрестных градков и селищ. Он сказал про это княгине, та вздохнула и отвечала, что так, наверное, и есть, а еще сказала, что иудейскому царю надо бы умерить свою неприязнь к Руси:
— Иль мала дань, которую мы платим за неразумье Хельгино? Уж и вовсе опустела казна великокняжья. Но да, видать, не зря про меж малого и большого люда гуляет сказ про волка да стадо овечье: покуда не порежет все стало, не уйдет восвояси. Судя по всему, и Песах той же породы, волчьей.
И верно, волчьей… Святослав не однажды убеждался в этом, и копилась на сердце обида, и боль, нахлестываясь на нее, измучивала, не покидала и в ночи, отчего сон сделался коротким и прерывистым. Однако ж и то понял он, что Русь надеется на него. Про это не однажды сказывали ему в осельях, про то, что он князь Великий не только по рождению, а и по духу.
Невесть сколько времени просидел Святослав возле лесного ручья, очнулся, когда услышал за спиной чьи-то мягко ступающие по влажной земле шаги и обернулся, увидел Богомила, поднялся с камня, а когда волхв подошел к нему, спросил:
— Что-то случилось, отче?
Богомил вздохнул:
— Да, княже, — огладил темной узкой ладонью длинную, с легкой проседью бороду, сказал: — Ладно ли, что при приближении твоих дружин в осельях начинается колобродье, и самые смирные бегают по улицам, ищут ставленных иудейской властью и удавливают их, накинув им на шею веревку, будь то хоть и сородич их? Но надо сказать, что переметчиков средь россов мало.