Выбрать главу

— Многие леты назад, — говорил царь Иосиф на смертном одре. — Когда мы ушли из Палестины, гонимые гоями, и вынуждены были жить среди исмаильтян, некто из нашей общины, обретя высшую мудрость, взял имя Абдуллы ибн-Сабаха и сказал «правоверным», что близок конец света, и тогда пророк Мохаммед вернется в мир и будет вершить суд над неверными, а пока его должен замещать правитель Параса. И случилось так, что ему, оставшемуся в душе истинным иудеем, поверили исмаильтяне и пошли за ним. И он, сей иудей, силой духа своего растоптал чуждую нам силу. Так и надо поступать. И я поступал так же… И тебе оставляю эту мудрость. Помни: чем раздорнее в соседствующих с нами племенах, тем легче управлять ими. И еще помни: худшие наши враги — это те, кто обласкан заветным словом Христа. Это хорошо понимали наши предки. Вспомни, как они купили у агарян семьдесят тысяч жителей Иерусалима, принявших в свое сердце Христа, и умертвили их на главной площади великого города. Да будет деяние прадедов благословенно в летах и откроет нам путь к прозрению Истины, у которой два тела — божественное и земное. Они соединены только в нашем сознании, ибо мы избранные от Иеговы. Здесь, в устье Великой реки, на семидесяти островах, мы заложили начало единому для иудеев царству. Но еще далеко до завершения этого деяния. По сию пору Мехина, надевшая темные одежды, оплакивает детей, рассеянных по миру. Но верю, настанет день, и признают во всех землях силу нашего духа, восставшего с мертвых берегов Роны и Гароны. И тогда улыбнется Шехина.

Песах стоял на взлобье великого торжища и наблюдал за гостевыми людьми, за тем, как они умело управлялись с резными мерилами, свесами и спудами, и уже было угасшее в нем чувство удовлетворения от работы, что сотворена не только им, а и теми, кто жил до него и укреплял в человеках, кого Яхве признал равными себе, мало-помалу рассеивало смуту, что встревожила всемогущего, победителя многих племен, познавшего суть человеческого естества, устремленного чаще не к поиску совершенства, но к утехам, не способного пройти сквозь них, рабски покорного и легко принимающего любое деяние, коль скоро исходило оно от сынов Израилевых. И оттого, что смута отодвинулась, и оттого, что это сделалось в приближении к людям, справно ведущим торговлю, в нем и вовсе возликовало, и он уже не думал о Святославе, бросившему дерзкий вызов иудеям. Он, наверное, потому перестал думать о нем, что искренне уверовал в собственную избранность, подаренную божественной волей, с которой никто не справится: обитающая в пространстве, она в иные моменты, как бы наскучав в небесной безбрежности, приобретает реальные очертания и поселяется в душах сильных мира сего и придает им особую, помеченную знаками Иеговы, значимость и неповторимость. Песаху еще и потому было приятно смотреть на торжище, что он понимал: в том, что ныне вершат гостевые люди его племени, сокрыто нечто приподнимающее их над всеми народами. Они-то знают, что черен и грязен хлеб неимущего, и не к блаженству определяет нищего духом, но ведет поверившего во Христа к умерщвление собственной плоти. Да, он понимал это и был доволен собой. Кто, как не он, стоял на страже и этого торгового места, куда стекались товары со всех концов света, пополняя царскую казну и придавая ей особенный блеск? Все же в какой-то момент он почувствовал, что радость на сердце стала ужиматься, ослабевать. Он не сразу догадался, отчего это?.. Догадался позже, когда обратил внимание на то, что гости ныне не так суетливы, как раньше, и спорят не так горячо и страстно. В них что-то сдвинулось, исчезла необходимая в торговом месте душевная напряга. А без нее многого ли добьешься? Нет, не с подостывшим сердцем встают в торговые ряды, но с твердой решимостью. А вот ее-то как раз и не было. Странно, что он не заметил этого раньше. А ведь глаз у него по-прежнему остер и зорок, по сию пору стрела, пущенная им, достигает цели. Значит, что-то другое помешало ему сразу разглядеть то, что он увидел теперь. Но, может, кто-то?.. А почему бы и нет? Может, Властелин Небес, понимая про его озабоченность, дал ему возможность отвлечься от тягостного раздумья хотя бы на короткое время?