— Ты пришел не в свое время, — сказал Святослав, обращаясь к человеку в красном плаще. — Раньше ты гостевал в моих снах.
— Что есть сон и что есть явь? Не в единстве ли взращены они и даны Божьей твари для утверждения себя в сущем? Пребывая в ином мире, я, тень твоя, сколок души твоей, понимаю в пространстве времени и вижу в неближних летах пролегшее и благо дарующее земле россов. Но не только это, а еще и людскую слабость и сердечную утесненность, неизбывную в человеках.
— Что же делать?
— Тебе ли, высокородному, плоть от плоти племени своего, спрашивать? Ты меч, врученный россам матерью сущего. Короток срок твоего пребывания на земле, отпущенный Богами, но благостен для Руси. И восстанет она из тьмы унижения и прорвется к свету!
Святослав чуть прикрыл глаза, раздумывая над услышанным. Когда же снова посмотрел на утемненную сумрачными вечерними тенями, чуть колеблемую на ветру стену шатра, где только что обозначен был человек в красном плаще, не увидел его и вздохнул. Велел позвать Богомила. Когда же тот, чуть горбясь, вошел в великокняжий шатер, он передал ему слова человека в красном плаще, назвавшемся тенью его, сколком души его.
Богомил оживился, сказал, блеснув светозарными глазами:
— То есть небесный знак, княже. Добрый знак!
Странно, сколько помнит себя Святослав, ему все время говорили о небесных знаках. И не только волхвы. Однажды лет пять назад чудным образом оказался на площади в Ладожье человек иноземный, в цветных тряпках заместо одежды, с худыми, сквозь проглядными узкими черными коленями. Но на ногах у него были лапти явно северного плетения. Видать, кто-то из россов, сердобольный, видя страдания восточного голопятого человека, обул его. Так вот, этот человек встретил Святослава в темном заулье у великокняжьих теремов, куда лучи солнца только и пробиваются вяловатые от усталости, подтиснулся ко князю, ловко проскользнув меж рук сторожи, сказал:
— О, каган Руси! Я долго шел к тебе. День шел и ночь. И опять день и ночь. И опять… Не сосчитать, сколько их, светло-и-темноструйных, рождалось перед моими глазами и умирало. Но зато вижу тебя. И теперь знаю, каков ты. Молод, да, но в глазах прозревается ум ясный, и крепка рука, не дрогнет, когда придет срок. А он близок. Ждут этого не только на Руси, а и в дальней степи и в горах народцы малые, и надеются, что предстоящий тебе великий поход принесет облегчение им, слабым. Будь суров с обидчиками, но милостив к униженным!
Святослав так и не успел спросить, кто он: дервиш ли иль просто странник? Когда же человек так же неожиданно, как и появился, исчез, Святослав велел разыскать его, для чего послал во все концы ладожской земли людей. Но никто не вернулся к нему с доброй вестью, всяк выказал недоумение, и сказал некто, отряженный в поиск, утирая со лба пот:
— Не мог он уйти далеко: и слепой бы споткнулся об него, и глухой бы услышал слаботравный шелест его цветного платья.
А еще сказал он со смущением:
— Знать, с небес спускался этот человек, туда и поднялся ведомой лишь ему тропой.
Так ли, нет ли, кто скажет? Однако ж и великомудрый Богомил разглядел в этом нечто сиятельное, к Божьему свету влекущее. Про то и сказал в великий молитвенный день росскому войску, и все, от сурового обручника до малого князца, поверили ему и сошли с холма, где проходило молебствие, с легким сердцем и с чистой радостью во взоре, не замутняемом и слабой опаской.