— О, небо, будь справедливо к детям своим и прими их заботу как собственную. Не по злой прихоти, но по жестокой необходимости пришли мы сюда. Не мы стояли в изначале зла, которое лютым, все сущее умертвляющим, дьявольским колесом прокатилось по Руси. Не пристало нам, детям Белого дня, пребывать в унижении и рабской покорности. Рожденные от Днепровской мощи, от его волны отколовшись, мы сделались близки синему Небу душевной твердостью. Нам ли обламывать в себе?!..
Святослав услышал звонкоголосые небесные гудцы и что-то сладостное приподняло его над сущим, и он вознесся высоко-высоко, и уже оттуда наблюдал за происходящим на земле. И оно осозналось им во всей его глубине, и кровь, которую проливали его воины на поле сражения, не была ни к чему не влекущей, а как раз наоборот, к сверкающему Свету, что привиделся ему в тягостно напряженный день. А ведь день еще только возгорался, и сражению дано лишь начало, и далеко до завершения его. Про это и пели гудцы. И он улавливал мелодию их, чуть грустную, а вместе торжествующую, как если бы гудцы знали уже теперь про то, что придет на Русь через лето-другое и окрасит жизнь свободных племен в угодные их душевной потребности цвета.
Святослав не сразу понял, кто же играет на небесных гудцах, но чуть погодя разглядел человека в красном плаще и не без удивления в голосе спросил:
— Это ты?..
Человек в красном плаще не ответил, лишь кивнул головой, еще ниже склонившись над гудцами. Когда же Святослав снова ступил твердой ногой на землю, небесные видения исчезли, и он с легким смущением, странноватом на суровом лице с упрямыми чертами, впрочем, не утрачивающими удивительного, как бы даже неземного изящества, посмотрел на князцев и старейшин, но не заметил в них и малой перемены и понял, что они и не догадываются, где побывал их Господин, и сделался доволен собой в той степени, в какой это доступно человеку, более других понимающему в происходящем.
Россы четко придерживались Святославова ряда. Этот ряд тем и был знатен, что давал возможность каждому воину проявить себя во всей своей доблести. Россы не теснились, но чувствовали плечо друг друга. Выстроившись полукругом, они приготовились к отражению натиска, а кое-где уже вступили в сражение.
Святослав с малой свитой, отведя коней за земляной вал, взятый обручниками, стоял в центре полукруга и внимательно наблюдал за приближающейся конницей исмаильтян. Их было много, так много, что земля, слабая в здешних местах, едва выдерживала их тяжесть; она прогибалась, исходила тяжелым саднящим гулом. По левую руку от Святослава стояли дружины князя дреговичей Мирослава, ощетинившиеся длинными тяжелыми пиками. В лице у Мирослава застыло напряженное ожидание, он что-то говорил воинам, должно быть, что-то важное, чего нельзя было сказать мгновение-другое назад; и те одобрительно кивали головами. По правую руку от Святослава томился в ожидании битвы длинноногий Удал. Он и тут не поменял в себе, выказывая страстное нетерпение. И дружина его пребывала в том же нетерпении, отчего ряды ее мнились не такими прочными, как у дреговичей или у деревлян, точно бы колыхание воздуха, случившееся от великого множества людей, собранных в одном месте, передалось им. Святослав знал, что это впечатление обманчиво, и вятичи, как и все россы, сумеют достойно встретить врага. Впрочем, теперь в войске были не одни россы, но и конные отряды телесцев, алан, степных торков, гилянцев. Невесть когда они пристали к нему, и теперь, претерпевши немалые беды от иудеев, жаждали поскорее вступить в сражение с ними. Но Святослав не торопился пополнить ими боевые ряды россов, сказав, что время их еще не пришло, и оставил их за земляным валом.
И, когда конница исмаильтян ударилась всею мощью о первый ряд Святославов, как раз в том месте, где стоял Мирослав с дружиною, а на вятичей навалились иудейские воины, ведомые самим Песахом, и там скоро все смешалось, и нельзя было понять, кто есть кто и отчего не сдвинутся с места россы, яростно взмахивающие мечами и запамятовавшие про то, что их едва ли не в три раза меньше, чем воинов Хазарии, и отчего последние не разобьются об эту живую стену и не отойдут хотя бы для того, чтобы перестроиться и набрать в запаленную грудь побольше воздуха, которого никому из них не хватало, Святослав лишь слегка стронулся с места, как если бы намеревался втиснуться в воинский ряд. Кое-кто из князцев так и подумал и сорвался с места и побежал к дружинам. Святослав никого не удерживал и со вниманием наблюдал за разгорающейся битвой. Он видел, как слету конники натыкались на тяжелые, поблескивающие подобно крылу ворона, неподвижно застывшего в воздухе, пики россов и нередко бывали опрокинуты навзничь. Россы, взявшись за мечи, побросали за ненадобностью красные щиты и уже не выглядели окаменело неподвижными, но стремительными и умелыми; и, хотя все чаще иной из них, вдруг покачнувшись, падал под копыта захлебывающихся желтой пеной боевых коней, то и тогда не выпускал из рук меча. В какой-то момент сотня агарян, исхитрясь, оказалась в полукруге, где стоял Святослав, но и тогда он не стронулся с места, лишь вынул из ножен меч и поднял его над головой. И тут же встречь вражьей коннице кинулись обручники Атанаса, и через малое время агаряне были порублены.