-═То-то и оно, что всякому,═-═невесело отозвался Фома.═-═А в дружине тебя почитают да слушают. Коли впредь княжья воля не по нраву, не по душе тебе придётся, не случится ли так, что ратники против Ольги копья повернут?
Осмуд пригладил усы и покачал головою, будто стряхивая веселье.
-═Наши князья - не базилевсы,═-═отвечал он.═-═Потому, не владеют нами, но правят. Ты давеча вопрошал, отчего княгине не послужу. Оттого, что служу Киеву, руси, Правде. И, ежели княжья воля с Правдою расхожа, молчать не стану. Поход на древлян не праведен, и о том не таясь скажу хоть тебе, хоть Ольге, хоть девке её Чаруше. Однако, смуты в дружине не допущу ни теперь, ни впредь. Не ради Ольги, но Святослава да Киева ради. Смута Киеву погибель несёт. Ныне же моё дело - не в том, чтобы Мала с древлянами кривдою извести, а в том, чтобы княжича в Правде выпестовать!
Дядька умолк. Не нарушал тишины и Фома, обременённый нелёгкою думой. В сей миг припомнился ему ясно, будто вчера было, последний вечер в Константинополисе, его келья в Студийской обители да видимые из окна позолоченные закатом тихие воды Пропонтиса, что раскинулся сразу за кипарисовой рощей.
В тот вечер к нему, простому иеромонаху[87], пожаловал с напутствием сам архимандрит Фотий[88] - свидетельство того, сколь пристален обращённый в сторону Киева взор Истинной Церкви. Важность предстоящего служения в землях варваров, наполняла сердце Фомы греховною гордыней, но и она не мешала ему внимать наставлениям архимандрита. Фотий же, по своему обычаю, вёл речь, как умел лишь он - смирено да негромко, но так, однако ж, что всякое изреченное им хоть в мирной келье, хоть на бурливой площади слово отзывалось колоколом в душах и подобно печати врезалось в разум.
-═Ныне Новый Рим, со всех сторон окружён еретиками да язычниками, от чего подобен озарённому светочем одинокому утёсу, стоящему посреди моря. И ветры и волны стремятся тот светоч погасить. Он же, волею Божьей, горит наперекор. И впредь гореть станет, не допустит Господь его угасания, покуда свет его отражается в наших душах! Однако ж, разве не грешно нам единственным согреваться у благодатного сего огня? Воистину грешно! Следует нам терпеливо, со смирением и молитвой рассеивать светом Истиной Веры диавольскую тьму вокруг! Тебе, брат мой, выпало нести частицу того света в обширные да изобильные, но погружённые во мрак язычества земли Киева. Иные из нас полагают язычников глупцами. А между тем, разве не доказал вождь их Олег обратное? Опасное заблуждение, брат Фома, не поддавайся ему. Диавол умён и коварен! Ныне, по смерти Игоря в Киеве правит Ольга. Достойная сия жена всё более склоняется к Истинной Вере, тебе же вменяется с терпением оберегать благодатные посевы. Мудрым словом направляй княгиню варваров во благо Константинополиса - земного оплота Господа нашего Иисуса Христа. Но, не жди сразу богатого урожая в варварских землях. Ольгу окружают идолопоклонники упорные в богомерзком язычестве. Отсюда вторая твоя цель - не позволить сплотиться варварским племенам, покуда не обращены они ко Христу, ибо всякий такой союз - угроза Новому Риму и всему христианству.
Фотий водрузил на стол простой, невеликий размерами и безо всяких украшений ларец.
-═Здесь,═-═молвил он далее.═-═Грамота для Ольги, три сотни золотых солидов, да... смертоносное зелье из особых трав. Грамоту отдай княгине, а золотом и зельем распорядись по своему усмотрению, соразмерно с разумом, но первее того - с сердцем.
-═Но, игемон[89],═-═ужаснулся Фома,═-═Разве отрава не суть орудие самого диавола?!
Архимандрит покачал седой головою.
-═Меч в руках язычника служит диаволу так же, как меч в руках христианского воина Господу. В железе да золоте, как и в травах диавола нет. Он в душе. В душах идолопоклонников угнездился антихрист и если нам не достаёт сил вырвать душу из когтей его, то такая душа и без того мертва, а обратив тело во прах, мы лишь изничтожаем вместилище сатаны. Отринь сомнения, брат Фома. Молись, и Господь укажет тебе путь...
С той поры, пребывая подле киевской княгини, не единожды доводилось Фоме терзаться сомнениями. И, всякий раз, памятуя напутствие архимандрита, лишь истово молясь находил он согласие меж разумом и душою. Однако, никогда доселе не случалось ему испытать смятения столь тягостного, как теперь. Бывало, что не противился, а то и вовсе благословлял княгиню на душегубство - покуда богомерзкие варвары губят друг дружку, их алчные взоры не обратятся в сторону Константинополиса, а стало быть, сам Христос хранит от разорения Церковь Свою. А все ж таки, ни разу прежде не направлял Фома душегуба своею, но не Господней волей. Ныне же, по всему выходило, придётся. Не останови он княжего дядьку теперь, так Осмуд из несмышлёного покуда мальчонки нового Олега взрастит. Да, что - Олега, как бы не самого Атиллу! Так, не должно ли верному воину христову отвести угрозу от Истинной Церкви, от христолюбивого василевса да и всего христианского мира?! Должно! И, труда в том нет. Можно натравить исподволь наветом, либо соблазнить посулами да златом какого из охочих до крови нурманов. Вернее же - подослать с отравою Божко. От скользкого сего змеёныша, давно Фомою прикормленного, было немало пользы - княжий отрок исправно доносил о речах, что ведутся в палатах да шатрах меж киевской знати. На Осмуда же Божко таил лютую злобу, какую всякая гиена питает ко льву, и уж верно изловчился бы опоить того отравой. Хоть был отрок монаху противен, однако в руцех Господних и змий ползучий - орудие Его. Разве не аспид избавил мир от проклятого Олега?!.[90]
Всё верно, и разуму созвучно, но от таких измышлений душа Фомы будто свинцом налилась. Не мог он извести Осмуда. Не оттого ли, что сам прежде служил схоларием[91], да так и не сумел, приняв обеты, отречься от прежнего жития. По сердцу ему пришёлся старый воин с его варварской Правдой! Но возможно ли такое, чтобы Правда разною бывала? Нет же, ошибается Ольга! Правда едина, хоть для христиан, хоть для язычников. Иное - ложь, какая суть вся от лукавого!
Монах улыбнулся, почуяв как отпустила вдруг тяжесть. Не иначе, то - испытание ему было. Фотий велел прежде разума сердце слушать и с тем дарами своими распорядится. Ныне Фома знал как поступить с отравленным зельем - сжечь в очаге без остатка. Не станет он губить княжего пестуна. А, коли судит Господь явиться в мир новому Атилле, так ведь не даром же прежнего Бичом Божьим прозвали. Божьим, а не диаволовым!..
Грек, опираясь на посох, поднялся с лёгкостью и пошёл было прочь, да отойдя на полдюжины шагов остановился, и обернувшись к Осмуду, молвил:
-═Я поведаю княгине, что от тебя нет ей угрозы, и впредь не станет. О том же, что лучшего пестуна для княжича ей не сыскать Ольга и без меня знает.
* * *
В своих землях нурманы градов не ставят. Оно и понятно - единой княжей, либо иной власти промеж них отродясь не бывало, общинами да ватагами живут. Общинникам же их - бондам да карлам, как и повсюду, сподручней по весям селиться. Землица у них скудная, оттого хлебов разных они там не сеят, ячмень разве, да репу ещё. Скотину, правда, разводят - свиней да коров, овец с козами. Более же промыслом кормятся. Зверя бьют, птицу лесную да морскую, рыбу удят. На что при такой жизни грады? Поставят с дюжину избёнок, земляным валом их вкруг обнесут вот и село. Да, уж больно избёнки-то худые. Вроде как и не избёнки даже, а вовсе землянки. Понавтыкают в землю брёвен, навроде частокола, камнями, либо землёю снизу присыпят, землёю же и скаты сверху укроют. А то, могут вместо кровли ладью старую кверху днищем опрокинуть. Ладно общинники, так ить и ватаги их разбойные, что по лукоморьям[92] сидят, туда же! Эти кажись уж бывают и у франков, и в Новоградских землях, и в Киевских. Да, что там, в самом Царьграде! Могли бы выучится хоромы рубить. Плотники у них есть - ладьи-драккары же строят. К слову сказать, справные лодьи, на воде скорые. Ан нет, и те в землянках ютятся, будто лесовики одичавшие. Печей и тех не знают - посередь дома на земляном полу костёр жгут! Так и живут - летнею порою по торговым делам, либо в набег, а зиму у очагов, хмельными медами упившись, пережидают. Таков уж, должно быть обычай у всех, какие ни на есть, разбойников.