Через несколько минут должна была быть торговая база и Фартовый построжал.
— Значит, действуем, как договаривались. Вы лезете на чердак, прорубаете потолок, я на стреме.
В тусклом освещении лампочек показалось широкое приземистое здание торговой базы. По территории с двустволкой за плечом медленно, и явно не настроенный спать, вышагивал сторож, рядом семенила короткими лапами собака.
— Ты что же это, сучонок? — зашипел Фартовый на Пингвина. — Баки вколачивать задумал? Ты ж говорил, что сегодня старика не будет, в гости уйдет. А? Ну, а если я сейчас твоего паршивого дедуню хлопну по темечку? Как тогда, обрадуешься? — Он подкинул на ладони пистолет.
Пингвин оторопело глядел на Фартового.
— Но ведь он в гости собирался, я точно узнал, вместе с бабой Маней. Может, кто-нибудь отговорил, я не знаю.
Фартовый длинно выругался.
— Вот и сделай с такими сопляками дело! «Баба Маня, баба Маня»! — передразнил он. — Нет, не взял бы я тебя, Пингвин, в разведку. Парню пятнадцать лет, а серьезности никакой. Пустяковое задание не выполнил. За это наказывать надо!
Фартовый вприщур жестко поглядел на Мырку и Грузина. Те отвели глаза.
— Ну, ладно, на этот раз выношу амнистию. А теперь айда на Казанку, тут недалеко. Там у знакомой старушки тридцать тысяч в чулке. Я уже присматривался к ее хибаре. Погляжу, на что вы способны. Пингвину — главную роль. Топор-то не потерял? Без мокрухи бы, конечно, лучше, но уж как получится…
Они уже подходили к намеченному домику на краю улицы, когда откуда-то сбоку выскочил на дорогу человек.
— Здравствуйте, ребята! Не найдется закурить?
У Фартового похолодело в груди. «Мильтон! Тот самый, который брал Рудковского, его голос. Не иначе, выследил. Так вот почему пингвиновский дедок в гости не ушел! Ну, гад!»
Он потянул за рукав Мырку, сунул пистолет:
— На, подержи…
И деланно хохотнув, ответил Коваленке:
— А мы хотели у тебя, товарищ милиционер, попросить гарочку, то есть папиросочку.
И многозначительно спросил у насторожившихся Пингвина, Мырки и Грузина: — Ну как, дадим товарищу милиционеру прикурить?
Коваленко, будто не уловив иронии и тайной угрозы в словах Фартового, сожалеюще сказал:
— Ну, нет, так нет. Страсть курить захотелось, а махорка кончилась. А ты откуда знаешь, что я работник милиции?
— Да уж знаю…
— Ну, коль знаешь, тогда не надо и знакомиться. Давай-ка отпустим ребят по домам, а сами побеседуем.
Парни подвинулись к Коваленко.
— Это почему же «отпустим»? Да кто ты такой, чтоб распоряжаться? Чо тебе, комендантский час?
Коваленко, усмехнувшись, повернулся к Фартовому:
— Ишь как они за тебя. Поди, героем войны представился, а сам опасаешься наедине говорить.
— Ладно, подожди, хлопцы. — Фартовый встал на обочине дороги, к нему подошел Коваленко. — Ну, чего надо?
— Оружие есть?
— Нету.
Коваленко привычными движениями обхлопал Фартового.
— Ладно, нету. Куда пацанов ведешь?
— С чего взял? Они сами по себе. Гуляем, беседуем, выпить мечтаем.
— Догадываюсь, о чем ты мечтаешь. Не выйдет, парень, со мной пойдешь.
— Да что ж это такое? — возвысил голос Фартовый, и к ним стали приближаться Мырка с Грузином. — Какой-то легавый не дает фронтовику, который кровь проливал, по улице пройти, свежим воздухом подышать.
Можно было бы взять Фартового за руку, завернуть ее за спину — на это сноровки и силы хватило бы, и повести в горотдел, но Коваленко знал, что тут же на него набросятся все парни, у одного из которых он заметил за пазухой не то выдергу, не то топор. А стрелять в этих глупых подростков, заглядывающих в рот Фартовому, Коваленко не мог.
И не это, он чувствовал, в конце концов, важно. Ну, скрутит он Фартового, подростков припугнет пистолетом, может, отстанут. Но отстанут, испугавшись, а не потому, что Фартовый ворюга и гоп-стопник. Так и останется он у них этаким рисковым парнем, своим в доску.
Коваленко осуждающе покачал головой и прервал Фартового, который, ощущая поддержку подошедших дружков, распалялся все больше.
— А я ведь, Петр Якшин, или как там тебя по кличке — Фартовый, что ли? — никак тебя не обзывал, хотя узнал, как догадываешься, о тебе кое-что по мелочи. Ну, например, как ты кровь проливал. На тюремных нарах ты ее терял, когда клопов на себе давил. И ни-на какой фронт тебя не посылали, потому как такой, как ты, сразу бы в плен побежал.
— Ты что, ты что волокешь на меня? — задохнулся Фартовый от неожиданности. — Ты докажи!
— А что доказывать-то? Покажи парням руку, как ты ее изуродовал, чтоб в армию не идти. Кажись, в сорок третьем тебя выпустили? Так ты вместо того, чтоб фронту помогать, продуктовые карточки у людей воровал. Вот ихние отцы на фронте погибали, а ты их без последнего куска хлеба оставлял. А когда победу отмечали, тоже наверно пил. Может, как давеча у Рудковского после кражи нажрался, когда по собственному дерьму мордой возил…