В эту ночь Дубинкин не спал. Надо было срочно ответить на несколько вопросов, главными из которых ему казались такие: кому принадлежало оружие, кто и когда должен был им воспользоваться? Наспех допрошенный Хилый нагло темнил, божась, что отступавшие колчаковцы «силом» заставили его сохранить оружие, а он просто-напросто забыл об этом сообщить. На вопрос о госте ответил, что это его напарник по прежнему ремеслу Кеша. Приходил сбивать на кражу, да он, Хилый, не согласился, поскольку окончательно и бесповоротно пошел по рельсам новой жизни. И все. Надо было ждать, когда очухается Кеша.
После полуночи Дубинкин зашел в дежурку к Нифонтову, и они вдвоем перетащили оружие в другое место.
Только под утро Кеша стал подавать признаки жизни. Стараниями Нифонтова он, наконец, малость протрезвел, но еще долго не мог понять, где он и чего от него хотят. А понял — лишь поскреб пятерней в затылке и заверил, что раз все равно ему крышка, так он ничего не скажет.
— А ты получше подумай, — посоветовал Дубинкин. — Раз тебе все равно крышка, не выложить ли все как на духу.
Кеша подумал, снова почесался.
— И то правда. Только калган трещит, спасу нет, говорить не хочется.
Понятливый Нифонтов мигом принес откуда-то бутылку, больше чем наполовину заполненную белесой жидкостью. Кеша понюхал, одобрил: «Без обману!» — и начал повествование.
Выходило, что банда прячется по глухим заимкам и деревням, а он, Кеша, у них вроде связного, хотя иногда и участвует в деле. Кто атаман, он не знает и не видел его, но слышал, что какой-то белогвардейский офицер. Точно не знает, но догадывается, где его пристанище. И еще кто-то здесь, в селе, якобы есть, кто через Хилого сообщает, куда ехать за добычей и где ищет банду милиция. Еще оружие есть где-то в лесу, но главный запас был у Хилого.
Кеша назвал с десяток фамилий и кличек членов банды. Только тогда с видом человека, проработавшегося на пахоте, несколькими глотками осушил бутылку.
Нифонтов увел его, а Дубинкин сел сочинять рапорт в губернскую милицию. Брезжило утро. Отправил донесение и стал обдумывать план действий на завтра. Вчерне набросав план, поспешил в волисполком.
Возвращался из исполкома поздней ночью. Под сапогами звонко похрустывала подернувшаяся легким ледком пустынная улица, полная луна заливала мертвенным светом дома, тополя, обширные пустыри огородов. В конце села нехотя взлаивала собака. «Побродить бы сейчас с Лизой, — подумал Дубинкин. — Уже ведь по двадцать пять. Не заметишь, как совсем состаришься. — Но тут же успокоил себя: «Ничего, нагуляемся, будет время. Вот банду выловим и погуляем».
По милиции этой ночью дежурил Пастухов, сменивший Нифонтова. Вид у дежурного, отметил начальник, был неважнецкий, как будто его весь день гоняли бегом без передыху.
— Ты что, болеешь? — спросил Дубинкин. — Кто-нибудь подменит, коли так.
Пастухов мрачно ответил, что совершенно здоров и спасибо, мол, за беспокойство. «Обиделся за давешнее, — подумал Дубинкин. — Ну, ничего, за дежурство остынет». Проверил, надежно ли сидят Кеша и Хилый, и поднялся к себе наверх, предвкушая, как славно выспится за двое суток.
Стараясь не топать тяжелыми сапогами, нашарил на столе лампу, но портить спичку не стал. Да уже и глаза привыкли к темноте. У стенки на широком топчане спала Зинка, рядом в качалке посапывал шестимесячный Николка.
Дубинкин запнулся о табуретку, жена тихо спросила:
— Это ты, Миша? Хоть бы лампу зажег, полуночник. Картошка на загнетке…
Есть не хотелось. Спать, спать. Разделся, сунул наган под подушку. Укладываясь, услышал, как внизу протяжно скрипнула дверь, потом еще и еще. «Чего это Пастухов расходился?» Он хотел было встать, спуститься в дежурку, но голова уже налилась свинцовой тяжестью. «Для меня-то удобство, что внизу милиция, а каково жене с детьми? Непорядок это, надо все же подыскать квартиру…», — думал он, засыпая.
Мысль о перемене квартиры была не новой. Начальнику милиции не раз приходилось получать строгие выговоры от жены: «Ты пойми же, нельзя так: Зинка по твоей милиции летает, видит бандюг всяких, весь день шум да ругань». Дубинкин соглашался, клятвенно обещал сегодня же присмотреть Подходящее жилье, но за делами вспоминал об обещании лишь тогда, когда брался за дверную ручку, чтобы зайти домой. Нынешнюю квартиру выбирать не приходилось, позаботилось начальство. Купец, построивший дом перед самой революцией, сбежал с колчаковцами, и новому учреждению вернувшейся Советской власти просторное помещение пришлось как нельзя кстати. Оказалось, что милиции, постоянно находящейся на рысях, нужно всего-то две комнаты — для дежурного и начальника. И остальные комнаты — весь второй этаж — решено было предоставить семье начальника.